Паутина

— Ребекка пришла на целый час раньше Эленор. Ей не удалось добыть браслет, и она была в ужасе. Она принесла с собой другую вещь — веджвудовское блюдо[39] из гостиной. Вдруг Эленор согласится на замену и продолжит хранить тайну? Но Эленор, презрительно глянув на подношение, потребовала драгоценность. Ребекка уговаривала ее, объясняла, что браслет под замком и до него не добраться. Эленор просто взбесилась. «Ну, все! — объявила она. — Теперь все узнают, что ты приемыш. Вот только приду домой — сразу расскажу всем своим, а потом всему Тисфорду. И твоя мать убьет тебя!» Я не могу выразить словами, в каком ужасе была Ребекка. Надо было видеть ее лицо, когда она рассказывала о той ссоре, вновь переживая те минуты. Все, что ее приемная мать начиная с пяти лет вколачивала ей в голову, кипело и клокотало у нее внутри. Но добавилось еще кое-что, из той самой истории с хомяком, которого она убила. Ребекка снова пережила чувство человека, которого предали, но гораздо более сильное, чем раньше. Сомневаюсь, что в тот момент она была способна на мало-мальски разумные мысли. Ею двигал животный страх, злость и леденящая мысль: все узнают, кто я на самом деле…

Нож оказался под рукой. Эленор была младше, да и крохотной для своих лет. Ребекка с ней справилась без труда. Думаю, все закончилось очень быстро.

— Обезумела от ярости, — прошептала я.

— Схватив нож, она уже не помнила ничего, — так, по крайней мере, она мне сказала, и я ей поверил. Только когда все было кончено, ее обуял ужас от осознания того, что она сделала. По ее словам, она стремглав бросилась домой. По счастливому стечению обстоятельств, ее никто не видел. Мать и экономка куда-то ушли, и весь дом был в ее распоряжении. Поднявшись в свою спальню, она увидела на одежде пятна крови. Не очень много, но достаточно, чтобы заметить. «Я хотела сжечь свою одежду, — сказала Ребекка, — но не знала, как это сделать». Я снова подумал, какая она еще маленькая, совсем ребенок. В конце концов она просто запихала свои вещи в корзину для грязного белья, запихала на самое дно, не придумав ничего лучшего. Затем вымылась в ванне и стала ждать возвращения экономки. На следующий день…

Боже мой, слушая ее, я так живо представил себе все это, словно сам был там… На следующий день все только и говорили что об исчезновении Эленор, и отец Ребекки неожиданно попросил ее спуститься в гостиную. Там ее ждали родители и экономка. Когда Ребекка вошла, отец сказал, что экономка, разбирая утром белье перед стиркой, обнаружила ее одежду. «Похоже, ты поранилась? — предположил он. — Я удивлен, что ты не сообщила нам». «Все было так странно, — рассказывала мне Ребекка. — Так неправильно». Девочке сразу стало ясно, что трое взрослых все поняли. Догадались, что она каким-то образом убила Эленор Корбетт. «Вряд ли моих родителей интересовало, за что и почему, — добавила Ребекка. — Они думали только о том, как избежать скандала. Экономка смотрела на меня как на чудовище, но не произнесла ни слова. Родители наверняка дали ей денег — не знаю сколько, но точно много, чтобы она молчала. Поэтому она так на меня и смотрела».

Я вспомнила свекра Мелани. Когда он поведал мне историю о чеке, который ему выписал Деннис Фишер, меня охватило очень неприятное чувство, но то, что я услышала сейчас, было отвратительно.

— Они думали, что все и всех могут купить? — выдавила я.

— В том числе и правосудие. Как я понимаю, они и экономку подбирали целенаправленно: искали падкую на деньги, которую можно подкупить в любой ситуации, но вот заставить молчать полицию или газетчиков у них не вышло. — На секунду он умолк и нахмурился, словно припоминая. — Отец заявил, что одежда испорчена и ее выбросили. Ребекка запомнила то, что он сказал вслед за этим, запомнила слово в слово. «Надеюсь, ты будешь более осторожной в будущем». «Это было ужасно, — призналась мне Ребекка. — Никто из нас прямо не назвал то, о чем мы говорили, но все понимали, о чем идет речь. Хотя так было всегда — мы говорили, что мама нездорова,

но все знали, что она пьяна; мы говорили, что у нее гость, но все знали, что у нее любовник. Только я не думала, что так будет, даже когда они узнают, что я убила человека…»

Не знаю, — продолжал Дональд, — отдавала ли она себе отчет, насколько сильно противоречит собственному описанию счастливого семейного дома и приемных родителей, которых якобы любила всей душой. Едва ли. Но я абсолютно уверен, что Фишеры лезли вон из кожи отнюдь не ради блага дочери, на любовь и преданность в этой семье не было и намека. Они попросту не могли допустить, чтобы дело дошло до суда, их пугало то, о чем Ребекка могла ненароком проговориться. Тогда все получило бы огласку: алкоголизм матери, сексуальная распущенность и проблемы с психикой, наплевательское отношение отца к семье. Могу лишь представить, как они боялись, что это выплывет наружу.

— Однако выплыло, — заметила я.