Паутина

Вниз по склону холма я ехала пристыженная, но счастливая. Дом не изменился с момента моего отъезда. Сердце бешено колотилось, но на дорожке у дома я тормозила, почти успокоившись.

Я только собиралась выйти из машины, когда открылась входная дверь соседней половины дома и на пороге появилась Лиз. Мрачное предчувствие не заставило себя ждать, однако тут же отступило: на лице Лиз было написано сочувствие, но не испуг.

— Анна, милая моя, Карл только что уехал, вы разминулись на каких-нибудь десять минут.

Я в недоумении уставилась на нее:

— А что он здесь делал? Он должен быть на работе.

— Его отцу стало плохо. Отвезли в больницу — похоже, сердечный приступ. Состояние пока не известно. Карл сказал мне, что пытался дозвониться до вас, но ваш мобильник выключен. Он поедет прямо в больницу и пока не знает, сколько времени там пробудет. Он взял с собой небольшую сумку с вещами — видимо, на случай, если придется задержаться.

— Понятно. Его родители живут часах в пяти езды отсюда. Господи, какой ужас, — пробормотала я, огорошенная новой бедой. — Спасибо, что сообщили…

— Он обещал позвонить вам вечером и рассказать, что да как. Я вам искренне сочувствую. Надеюсь, с его отцом все будет хорошо.

— Я тоже, — со вздохом кивнула я. — Что ж, остается только ждать и надеяться.

Дверь на кухню была распахнута. Войдя, я с порога увидела записку на кухонном столе и прочитала несколько торопливых слов о том, что уже знала: Попытаюсь позвонить между 8 и 9 часами. Целую. Карл. В кухне до сих пор витал слабый аромат его лосьона после бритья.

Куча одежды на кровати в спальне доказывала, что Карл собирался в страшной спешке: аккуратность была такой же неотъемлемой его чертой, как и практицизм. Набрав номер его мобильника, я услышала лишь сообщение голосовой почты. Я дождалась сигнала. «Карл, я все знаю, мне очень жаль. Позвони, как только сможешь. Я все время думаю о тебе».

По лестнице я спускалась, раздираемая двумя чувствами. С одной стороны, я волновалась за Карла, думала о том, в какой тревоге он собирался в неблизкий путь в родной город. Я мысленно была со всей его семьей — от брата, которого почти не знала, до матери, рядом с которой всегда чувствовала себя неловко. Но за этими мыслями скрывалось и нечто другое, и, как я ни корила себя за эгоизм, страх то и дело пробивался сквозь переживания за родственников… Даже при наилучшем раскладе Карл сегодня не вернется, а значит, я впервые останусь ночью одна в целом доме.

Вечер приближался невыносимо медленно. Устроившись в гостиной, я пыталась сосредоточить внимание на недочитанной книге в надежде на то, что сюжет захватит меня и отвлечет от реальности. С тем же успехом можно было листать «Желтые страницы». Тени сгущались, лиловато-розовый закат, раскрасивший все вокруг, воспринимался как угрожающий предвестник скорой темноты. Приклеив взгляд к строчкам в книге, я слышала голос Джералдины, звучавший так близко, словно она была в соседней комнате. До сих пор казню себя за то, что не приняла угрозы всерьез с самого начала. Макси было всего восемь лет…

Полный боли вопль в ночи. Злобное дыхание в трубке. Осколки стекла на ковре и на полу во всех комнатах…

Перед глазами вдруг всплыл четкий образ Хелен. Я вспомнила, как на распродаже выпечки, устроенной Женским институтом тыщу лет назад, Петра по простоте душевной поведала о моей работе над новой книгой и как тогда посмотрела на меня Хелен. Вскоре она увидела на моем кухонном столе копию школьной фотографии Ребекки. А сегодня стала свидетельницей моей встречи с Джералдиной. Я припоминала все, что раздражало меня в ней с самой первой встречи. Непрошибаемое хладнокровие. Вечная настороженность. Отталкивающее силовое поле ее молчания, нисколько не похожее на стеснительность.

Отложив книгу, я включила телевизор, чтобы избавиться от гнетущей тишины, и прошла на кухню. Аппетита не было и в помине, но я принялась готовить ужин: в неуютном одиночестве появляется тяга к рутинным делам. Присев к столу, я заставила себя проглотить салат. Полыхающий закат раскрасил кухню в цвета пламени; через полуоткрытую дверь в гостиную до меня доносились взрывы хохота телеаудитории.

Когда я вымыла посуду, уже почти совсем стемнело. Я зажгла свет и опустила шторы — обычное дело сейчас приобретало новое зловещее значение. Наступил вечер. Я сидела перед телевизором с книгой, воспринимая как победу каждое прочитанное в ней слово. Без пяти минут девять от пронзительной телефонной трели у меня едва не остановилось сердце.

Я схватила трубку, задыхаясь от страха и волнения.

— Анни, это я. — Голос Карла, далекий и не совсем внятный, но главное — его голос.

— Что там? Как отец?

— Вне опасности — нам сообщили буквально несколько минут назад. Мы в больнице. Отца продержат здесь еще несколько дней. — Он вздохнул, устало и облегченно. — Господи, это был сущий кошмар. Жаль, что тебя нет рядом… Надо было мне подождать, когда ты вернешься.