Паутина грез

— Было, но совсем не так, как ты это представила мне. А когда твои уловки не сработали, ты заманила его к себе в спальню, когда он стал возражать, урезонивать тебя, швырнула ему в лицо мою тайну — мой возраст, собираясь использовать это как главный козырь. Ты надеялась этим проложить между нами пропасть! — (Я поняла, что она никогда не поверит, что Тони сам давно узнал дату ее рождения.) — В конце концов, будучи молодым, здоровым мужчиной, он поддался на твои козни, но посмотри, чего ты добилась! Да уж, теперь тебе есть чем гордиться, поздравляю, ваше высочество! — прошипела она.

Я не представляла, что она может быть так отвратительна — и внешне, и внутренне.

— Мама, в твоих словах нет ни капли правды.

— И все это после того, как я потратила на тебя столько сил, стараясь объяснить, как должна вести себя девушка, как она должна беречь свою честь и гордость. Я ГОВОРИЛА ТЕБЕ, ЧТО ПОРЯДОЧНЫЕ ДЕВУШКИ ТАК НЕ ПОСТУПАЮТ! ГОВОРИЛА?! — завизжала она.

Вопль матери до костей пронзил меня, начисто уничтожив остатки любви, привязанности и уважения к ней. Чувства хрустнули и рассыпались на кусочки, как фарфоровая тарелка. Россыпь воспоминаний дождем окатила меня — в последний раз я увидела перед глазами картины прежней счастливой жизни, былые душевные разговоры, когда мы доверяли друг другу, вместе смеялись, фантазировали, играли… Вот мама держит меня за руки, вот она улыбается, ласково целует на ночь… Грустная музыка разбитого счастья прозвучала и смолкла.

Я не в силах была больше терпеть. Не я ревновала — она. Не я была распутницей — она. Не я была лгуньей и предательницей — она. А теперь, пытаясь сохранить свой жалкий иллюзорный мирок, мать приписала мне новый грех, новое злодейство. Я оказалась виновницей ее несчастья, хотя насилию подверглась я, а не она.

— ТЫ ЛЖЕШЬ! — крикнула я. — Ты лицемеришь, бросая мне в лицо обвинения в распущенности. Я-то знаю о тебе все. Я слышала, что говорила бабушка незадолго до твоей свадьбы, знаю, что папа на самом деле мне не родной отец, знаю, что ты «залетела» и выскочила замуж за отца, не сообщая ему о твоем секретике! Он думал, что я его дочь. Да, я знаю об этом, но всегда держала в себе твою тайну, хотя она нестерпимо жгла меня и мучила.

— Это что еще за… — Мать отпрянула, пораженная.

— Вот она, правда. Тогда твоя мать помогла тебе найти мужа, человека, который искренне любил тебя, уважал, дорожил ребенком.

— Что за бред! — с силой произнесла она, оглядываясь, будто мы были не одни. — Это что, новые сказки, которые ты собираешься распространять? Нашла новый способ, чтобы разлучить нас с Тони?

— Хватит. ХВАТИТ ЛГАТЬ.

— Да как ты смеешь так со мной разговаривать! Я твоя мать!

— Нет, ты мне не мать, — отступая и покачивая головой, проговорила я. — Нет у меня ни матери, ни отца. — Я поняла, что теперь могу позволить себе любую вольность, могу быть грубой, могу быть гадкой, даже безжалостной. — Ты решила, что все себе уже заграбастала? Все самое лучшее? Молодой красавчик-муж, роскошное имение, сногсшибательный гардероб и ДАЖЕ ПЕРВОСОРТНУЮ ЮНУЮ ЛЮБОВНИЦУ ДЛЯ СОБСТВЕННОГО СУПРУГА! — Я говорила приглушенно и зло, как часто делала мать. — Скажи-ка, мамочка, когда тебя посетила эта гениальная идея? Во время свадебного путешествия? Сразу после возвращения в Фарти? — Вопросы летели как стрелы. Я не давала ей возможности ответить, пользуясь ее же приемом. — А когда ты осознала, что твоя красота не вечна и что ты начинаешь увядать? — Я расхохоталась ей в лицо. — ДА, УВЯДАТЬ! С каждым днем ты становишься все старше и старше, мамочка. И ты всегда понимала это, пусть и не хотела себе признаться. Я не могу тебя больше видеть. Я ЗНАТЬ ТЕБЯ НЕ ХОЧУ! Тебя ничего не волнует, кроме твоей драгоценной физиономии. А теперь позволь мне кое-что сказать тебе, Джиллиан Таттертон. ИГРА ЗАКОНЧЕНА. Ты скоро будешь бабкой. Что, не почувствовала себя моложе от этого? Жаль. И как бы ты ни носилась со своей внешностью, как бы ни молодилась, тебе не уйти от факта, что у тебя внуки. И винить в этом тебе придется ТОЛЬКО СЕБЯ!

Я повернулась и выбежала. Я бежала прочь от вранья, прочь от этих лживых глаз, лицемерных речей, бежала от женщины, которую не желала более ни знать, ни любить. Захлопнув за собой дверь своей комнаты, остановилась в изнеможении, но нет, я не плакала. Ни одной моей слезинки больше не увидят в этом злосчастном месте. Фартинггейл стал мне ненавистен. Гнусным и страшным было то, что сделали здесь со мной. Я поняла, нужно вырваться отсюда, чтобы навсегда избавиться от грехов, которые обитали в этих стенах, от лжи и фальшивых чувств.

Рывком я распахнула дверцы гардероба, взяла чемодан и начала беспорядочно пихать туда вещи, хватая, не раздумывая, что-то с одной полки, что-то с другой, с третьей. На модные платья и драгоценности я даже не взглянула, не вспомнила и о сувенирах. На всем этом стояла черная печать Фартинггейла. А я… я просто хотела сбежать отсюда, и как можно скорее.