Паутина и скала

Этот голод невозможно передать, описать, нельзя подобрать к нему слово. Он был ужасным, противным, отвратительным, омерзительным. Этот голод не был голодом, эта жажда не была жаждой, то были голод и жажда, нараставшие от всего, чем Джордж пытался их утолить. Они походили на какую-то жуткую чахотку души и тела, неизлечимую, нескончаемую.

По утрам, когда горничная убирала его комнату, Джордж от shy;правлялся погулять в английский парк, шел по Терезиенштрассе и по пути десяток раз останавливался перед соблазнами этих му shy;чительных голода и жажды. Он всеми силами заставлял себя про shy;ходить мимо продуктовых, кондитерских, конфетных лавок. Ка shy;залось, весь город заполнен этими маленькими, обильными, роскошными лавками. Джордж поражался, как они удержива shy;лись на плаву – откуда в этой разоренной войной стране брались покупатели и деньги. Витрины деликатесных лавок сводили его с ума. Они были заполнены поразительным разнообразием аппе shy;титных продуктов, колбасами всевозможных сортов и форм, от которых текли слюнки, сырами, жареным мясом, копчеными окороками, высокими, стройными бутылками прекрасного ви shy;на, они являли собой изобилие роскоши, сокровищницу гурма shy;нов, вызывающую у Джорджа неодолимое гипнотическое очаро shy;вание. Приближаясь к одной из таких лавочек, а они были по shy;всюду, он отводил взгляд, опускал голову и пытался торопливо пройти мимо – но безуспешно. Если бы некий чародей провел по тротуару волшебную черту, заколдовал эту лавочку, усилия Джорджа не могли бы оказаться громаднее, поражение полнее и унизительнее. У этих лавочек невозможно было не остановиться. Он останавливался перед витринами и жадно таращился, если проходил мимо одной, тут же оказывалась другая. Если заходил и делал покупку, его всякий раз преследовало воспоминание обо всех несделанных покупках, обо всех сводящих с ума лакомствах, мимо которых прошел. Если покупал один сорт колбасы, ему не давала покоя мысль о десятке других, более вкусных сортов. Ес shy;ли тратил деньги в одной лавке, неизбежно видел другую, так за shy;битую товарами, что первая по сравнению с ней казалась бедной. То же самое было с кондитерскими, с их вишневыми, сливовы shy;ми, персиковыми и яблочными тортами, чудесными выпечками, покрытыми взбитыми сливками. То же самое было с конфетны shy;ми лавками. Там продавались шоколадки, конфеты, леденцы, за shy;сахаренные вишни и сливы, кубики ананаса, шоколад с конья shy;ком и ароматная жевательная резинка.

То же самое было со всем, что Джордж видел, со всем, что де shy;лал. Он хотел всего. Хотел все съесть, все выпить, все прочесть, все запомнить, все осмотреть, завладеть всем несомненным и не shy;возможным богатством, восхитительным изобилием всей ломя shy;щейся от него земли, вобрать его в себя, поглотить, сделать сво shy;им навеки. Это было безумие, мучение, неисцелимая, необлегчи-мая, безнадежная болезнь разума, плоти и духа. Он объедался всем, что мог купить, что мог себе позволить, всем, что мог уви shy;деть, услышать, запомнить, и все же этому не было видно конца.

Джордж ходил по музеям, этим многолюдным, бесчисленным хранилищам, в которых собраны громадные сокровища искусст shy;ва. Овладевал ими, пытался поглотить их с ненасытностью не shy;мыслимой, безумной страсти. Хотел насытиться каждой краской холста, запечатлеть каждую картину в мозгу и в памяти с такой жадной старательностью, что казалось, все краски исчезнут с нее и впитаются в его глаза. День за днем он ходил по залам Старой Пинакотеки, и в конце концов настороженные охранники при shy;нялись следовать за ним из зала в зал. Он едва не совлекал со сте shy;ны Матиаса Грюневальда; он уходил оттуда, унося в мозгу краси shy;вых обнаженных девушек Кранаха. Он вбирал каждую унцию ро shy;зовой плоти, каждую головокружительную вселенную земли и неба с насыщенных полотен Рубенса, каждый холст в этой ог shy;ромной галерее от Грюневальда до Рубенса, от Лукаса Кранаха до Ганса Гольбейна, от Брейгеля до «Четырех апостолов» Альбрехта Дюрера, от Тенирса до автора «Жизни Марии». Он все их вобрал в мозг, запечатлел в сердце, отобразил на полотне души.

По книжным магазинам Джордж ходил с той же ненасытной, безрассудной страстью. Простаивал часами перед их заполненны shy;ми витринами, запоминал название книг, написанных на языке, на котором едва умел читать. Заполнял одну записную книжку за другой их заглавиями. Покупал книги, бывшие ему не по карману, которые не мог читать, и носил их повсюду со словарем, чтобы расшифровать их. Множество готических букв, этого ошеломляющего излишества немецкой культуры, сводило его с ума невыно shy;симой, невозможной жаждой овладеть им. Он выяснил количест shy;во книг, ежегодно издаваемых в Германии. Оно казалось ошелом shy;ляющим, жутким. Более тридцати тысяч. Он ненавидел их с той же ненасытностью, которая снедала его. Недоумевал, как немцы мо shy;гут это вынести, как могут дышать под таким кошмарным пото shy;ком книг.