Читаем Паутина и скала полностью

Ночью мужчина пишет из чужой страны возлюбленной, направляет любовь и жажду через громадную, темную пустоту ночных морей, пытается передать свои пыл и безумие, спрашивает: «Где ты сейчас, в каком месте?». Слышит шаги на пустой улице, колокола времени отбивают для него три часа, он пишет: «Что делаешь ты в это время дома? Спишь? Одна? Слышишь ли шаги на пустой улице; и думаешь ли обо мне? Или нашла новую любовь и в эту минуту нежишься в объятиях другого любовника?». Потом, когда шаги на улице замирают, когда громкие раскаты ударов колокола затихают в воздухе, он колотит себя в муке и отчаянии, думает о преданной любви, но он забыл, что верна она ему или нет, время у нее другое, и дома часы бьют десять.

Вот так даже в воспоминаниях о любовных горестях, даже когда мы надеемся, что возглас любви чудесным образом обогнет половину земного шара, время шутит с нами злую шутку, там, куда обращен наш возглас, никакой любви нет, минута верности или предательства либо позади, либо впереди, наш возглас тонет в темноте; и вся земля полна этими обманами времени, этими неуслышанными возгласами, этими несметными, ушедшими, сиротливыми мгновениями многоликого, насмешливого, бессердечного времени.

Существует минута, когда наши молитвы бывают услышаны, когда наши жизни могут соприкоснуться, когда наши странствия могут окончиться, когда вся наша жажда может быть утолена, и мы можем навсегда войти в самое сердце любви.

Но кто узнает эту минуту, когда она наступает? Кто знает ту дверь, которую может открыть? Кто может отыскать один огонь среди миллиона огней, одно лицо среди миллиарда лиц, одно взаимное желание, одну общую радость в громадных, запутанных дебрях любви и жажды, покрывающих всю землю? Мы маленькие, ищущие вслепую существа, взывающие о свете и любви, которая могла бы спасти нас и которая умирает в темноте рядом с нами, однако найти ее мы не можем. Мы подобны слепым детенышам, безглазым морским пресмыкающимся, которые ползают ощупью в зарослях на громадном морском дне, и умираем одинокими в темноте, в секунде от надежды, в миге от радости и осуществления желаний, в крохотном получасе от любви.

Это одна разновидность времени; это один из бесчисленных его ликов. Вот другой:

Когда Джордж открыл дверь маленькой химчистки в Эмбл-сайде и стал спускаться по ступенькам, молодой человек с худощавым, живым лицом ждал его. Снаружи темнело, начинался дождь. День был ветреным, хмурым и прекрасным, вокруг холмов пеной бурлили тучи, налетал шквалами проливной дождь. Теперь дождь полил снова, капли его мерно падали на деревенскую улицу. В угасающем свете молодой человек с худощавым, живым лицом вгляделся в Джорджа и сказал:

– Добрый вечер, шэр. – Потом улыбнулся со своеобразным юмором, с умом и пониманием, улыбка на миг обнажила почерневшие беззубые десны, причину его шепелявости. – Пождно вы, шэр. Я уже хотел жакрывать.

– Костюм мой уже готов?

– Да, шэр. Я дожидалша ваш.

Он придвинул по стойке аккуратно перевязанную коробку с костюмом. Джордж полез в карман за деньгами и вопросительно взглянул на него. Молодой человек сказал:

– Два фунта шешть шиллингов, шэр. Жаль, что вам пришлошь идти по такой погоде, но, – в его голосе звучал мягкий, добродушный упрек, – вы не оштавили швоего адреша, шэр. А то бы я пришлал коштюм ш рашшильным. – Он поглядел в окна на сереющий свет, а потом, недовольно покачав головой, выразительно сказал: – Шырая погода! Шырая! Жаль, шэр, что ваш приежд испорчен погодой.

– О, я ничего не имею против, – ответил Джордж, взяв коробку и собираясь уходить. – Такая погода иногда приятна, кроме того, последние две недели стояли такие прекрасные дни, что грех жаловаться. Я ожидал совершенно другого. И удивился, что погода здесь может быть такой ясной.

Молодой человек с худощавым, живым лицом неторопливо взялся тонкими пальцами за прилавок, чуть подался вперед и спросил с вызывающим, веселым любопытством:

– А почему, пожвольте ужнать? Почему, скажите на милошть, вы удивилишь? Какой погоды ожидали?

– Думал, она будет паршивой. Видите ли, мне так сказали. В Лондоне, говорили, что здесь постоянно льет дождь, и ничего другого ждать не следует.

– Это, шэр, – неторопливо, выразительно заговорил молодой человек, – нижкая клевета! Отвратительно нижкая! Дожди, конечно, у наш бывают, – признал он, – но отрицать, что у наш бывают яшные дни прошто шмехотворно! Жнаете, шэр, – с неожиданной гордостью заявил молодой человек, – иж года в год на швете не бывает лучшей погоды, чем на Английшких Ожерах – и отрицать это – шущая

клевета – шамая нижкая – лондоншкая клевета!

Высказав с величайшей серьезностью эти слова, молодой человек с худощавым, живым лицом выпрямился и весело, дружелюбно, очень заразительно улыбнулся.

– Вшего доброго, шэр, – сказал он, когда Джордж повернулся к двери.

Перейти на страницу:

Похожие книги