Павел Филонов: реальность и мифы

За этими мило-неуклюжими и глубоко-провинциальными лозунгами слышится приятный медный звон, бывающий на всех художнических дискуссиях и происходящий от сталкивания лбов. «Филоновцы» умеют «выражаться». Однако, независимо от цветов красноречия, среди холстов, расположенных в зрительном зале «Дома печати», есть вещи, интересные по живописи, содержательные и усердно проработанные. К сожалению, все это чересчур «экспериментально» и претенциозно. Очень фальшиво звучит лозунг о «пролетаризации», ибо нет никаких сомнений (можно было бы устроить анкету), что для 90 процентов пролетариата такое искусство неприемлемо. Другой тезис — принцип «сделанности» — просто смешон: это такое «само собой разумеется», что о нем и говорить не стоит.

Вопрос только в том, что сделано и как. У наших добрых пейзан есть ласковое выражение — «сук тебе в глаз». С таким оптическим приспособлением (действуя, кроме того, серной кислотой), по-видимому, и работают филоновцы, ибо невооруженному глазу едва ли доступно столь своеобразное восприятие пропорций и перспективы.

В некоторых полотнах есть последовательность приемов и куски хорошей живописи, но узнать их авторов невозможно: по великой скромности своей «филоновцы» валят свое творчество в общий котел, не ища славы.

Филонов сумбурный и талантливый художник, с несчастной страстью к «философии». Ученики его усвоили, главным образом, сумбурность, которая гораздо легче, чем талант, поддается распределению на 30 человек. Это старая и вечно новая история.

Не знаю, следовало ли «Дому печати» брать под свое покровительство «школу Филонова», но весельем наполняется душа, когда видишь такую жизненную удаль, — «и снова буйство юных лет, и взрывы сил, и крайность мнений». Хорошо бы только без философии и … в другом месте, как постоянное зрелище. Мало приятны хулиганы, висельник, симпатичная собачка, раздавленная трамваем, но воскресшая, и прочие персонажи. Превосходный зал в стиле Людовика XVI^[901]

нисколько не выиграл от того, что простенки между колонн сплошь покрыты холстами «филоновцев», произведения которых следовало бы выставить (если уж это неизбежно) либо в помещении, обработанном в соответствующей манере, либо на совершенно нейтральном фоне, на гладких стенах. Размещение же этих картин в старинном неоклассическом зале — затея, мягко выражаясь, опрометчивая.

В.В

Выставка «филоновцев» в Доме Печати ^[902]

Выставка группы учеников художника Филонова в Доме Печати, несомненно, является одним из ярких событий весеннего художественного сезона.

Группа эта работает коллективно, причем имена художников указаны только в афишах, а на самой выставке мы лишены возможности выделить ту или иную индивидуальность; да это, может быть, и излишне, — действительно, чувствуется единство метода, единая творческая воля и единые устремления идеологического порядка. Коллективизм работы придает картинам ту мощную цельность, которой мы до сих пор не встречали ни на одной выставке; на другой выставке, устроенной под покровительством того же Дома Печати, о[бщест]ва «Круг» мы тоже видели общность художественных задач, но все же коллективное начало не было там выражено с такою четкостью.

Вторая особенность выставки филоновцев, пожалуй, еще более подчеркивающая первую, это — единство самого плана выставки. Если не считать первой комнаты, где выставлены «лабораторные» (впрочем, весьма любопытные) опыты участников группы, — основное ее ядро задумано в виде целостного декоративного ансамбля, специально приспособленного к стенам и простенкам огромного колонного зала б[ывшего] особняка Шуваловых. Все промежутки между колоннами сплошь заполнены грандиозными «картинами-панно», а в начале зала помещена колоссальная полихромная скульптура, также прислоненная к стене. В целом получается, безусловно, мощное впечатление работы, широко задуманной и выполненной, если и не соответствующей формально архитектурному стилю помещения, то, во всяком случае, ритмично в нем размещенной…

Такой план этой оригинальной, совсем новой по заданиям выставки, вынуждает рассматривать ее в целом, не расчленяя на отдельные элементы, каждый из коих является лишь звеном единой цепи. А «цепь» эта — широкая картина глубокого охвата революционной действительности со всеми светлыми и темными ее сторонами. Здесь: и освобождение угнетенных национальностей, и пафос революционных торжеств, и романтика труда, стройка нового быта, разложение церкви, борьба с мировым империализмом, «война войне» и т. д. и тут же рядом язвы прошлого, вплоть до <…> «чубаровщины»^[903].

Композиция густо насыщены множеством фигур, плетется сеть сложнейшего рассказа, заставляющая зрителя проделывать работу детального разглядывания. Первое впечатление необычайной, красочной яркости, иногда пестроты затем разбивается о множество деталей сюжетного характера.