Павел Филонов: реальность и мифы

Непосредственно, конкретно, как актуальный жизненный факт, художник «комсомол» не воспринимает. Он подходит к «комсомолу» умозрительно, абстрактно, дает алгебраическую изо-формулу «комсомольца», расшифровать которую никто не в состоянии, ибо в основе ее лежит не какая-либо объективная обусловленность, для всех одинаково обязательная, а исключительно ему, данному художнику, Филонову, открывшаяся в итоге «внутреннего психического процесса, в художнике происходившего». «Вся вещь целиком, — говорит Филонов, — есть фиксация интеллекта того, кто ее сделал». В данном случае — интеллекта Филонова, интеллекта, стремящегося не к полноте выражения мировосприятия определенного коллектива, класса, пролетариата, а к уходу ввысь, к подъему на такие ступени «интеллектуального» превосходства над массой, откуда якобы этому индивиду открываются горизонты, и не снившиеся человеческому стаду, «сгусткам», пресмыкающимся где-то там, внизу, в банальной пошлости предметного мира. Он, художник-индивид, будет, видите ли, «проламывать», «во благо пролетариату», «дорогу» в «отдаленное будущее»^[991]. Он, художник, призван, как уверяет Филонов, с высот своего прозрения, «действовать на интеллект» рабочей массы и развивать ее, преподнося ей разного рода «формулы» своего умоизмышления. Этакая маниакальная гипертрофия индивидуалистического самомнения преподносится якобы от имени «художника-пролетария».

Не приходится после этого удивляться, что Филонов так-таки и не отразил никаких положительных форм жизни мелкого буржуа, которые нес с собою «урбанизм». Выразитель психо-идеологии выбитого из старых, привычных форм жизни мелкого буржуа, не заметил Филонов ни начал организованности, которые, в силу присущей ей четкости работы, вносила машина во весь строй городской жизни, ни (что особенно показательно) процесса роста рабочего класса, развития его сплоченности, сознательности, революционной целеустремленности. Не отразил он и того грандиозного сдвига в сторону социализации жизни, который произвел пролетариат уже после октябрьской революции. Три вещи сделаны Филоновым на тему «Понятие — смотреть и видеть»^[992]. Но сам он «смотрел» и «не видел» того, что свершалось вокруг.

Его «Пропагандист»^[993]

, исполненный в 1924/25 г., какой-то запоздалый отголосок дореволюционного времени. Пропагандистская работа сейчас отнюдь не носит такого «подпольного» характера, она широко и хорошо поставлена, — художник, видимо, совсем с ней не знаком. «Улица» воспринята чуждым рабочей психологии взглядом, подмечающим лишь отрицательные стороны в советском быту (пивная). «Семейный портрет»^[994] — работа 1924 г. — рисует «пасхальный стол». А отражения моментов социалистических в советском строительстве он «не видит», реагирует только на «теневые».

Когда же тема черпается из деревенского уклада жизни, Филонов умеет подчеркнуть устойчивую несокрушимость патриархально-буржуазных традиций, как бы противопоставляя их безысходной брошенности и обездоленности человека в городе. В «Коровницах»^[995], в картине «Трое за столом»^[996]

, в «Крестьянах»^[997] все насыщено хозяйственностью и обилием благ земных. А «Крестьянская семья»^[998] — прямо апофеоз буржуазного довольства. Недаром художник и трактует ее как «святое семейство» — любимую тему ренессанса — эпохи расцвета торгового капитала. Бесхитростная примитивность жизненного уклада простых людей особенно привлекательна для художника, с высот своего «интеллектуального превосходства» постигающего всю ценность «чистых», «первичных» форм реализации абстрактных, «космических начал» мироздания. Примитивно-упрощенно трактует он все и вся: рабочие — гориллы, лошади — одеревяненные лошадки, дома — детские домики. А те конкретные формы, в которые выливается борьба пролетариата за социализм, видимо, чужды художнику, и он настойчиво прибегает к языку заумных «формул», как только затрагивает тему революции, буржуазии, комсомола, или же устраняет из этих тем всякое предметное содержание и дает вещи «Без названия». Тщетно стали бы мы у этого мастера, именующего себя «художником-пролетарием», искать «образного», предметного отражения сложнейших актуальнейших задач, всецело захвативших сейчас весь рабочий класс, задач, связанных с социалистической реконструкцией города и сельской промышленности, с реконструкцией быта, с борьбой за выковку «нового» человека. Такового нет.

Во имя чего же, спрашивается, устроил Русский музей выставку этого художника, раз творчество его глубоко индивидуалистично и по всей своей установке чуждо мировосприятию пролетариата, насыщено глубоко буржуазными тенденциями? Не правильнее ли было бы не выпячивать такого художника, а, наоборот, обмолчать его? Пусть его там, где-то в стороне от общего строительства, путается себе в своих досужих измышлениях.