Павел I. Окровавленный трон

Император веселился искренне. Общество монастырок всегда отгоняло от него мрачных демонов. Среди детей, которым он мог доверять, он сам становился ребенком. Истомленная многолетней подозрительностью, душа отдыхала, как бы расправляла крылья и вырывалась из темницы невыразимых терзаний расстроенного и потрясенного существа властителя. Мария Федоровна хорошо знала это действие Смольного на царственного супруга, но все же не могла быть совершенно уверенной в следующей минуте. Император говорил утонченнейшие любезности девицам, шутил и дурачился с необыкновенной грацией и чувством меры. Но порой им овладевал как бы припадок громкого, странного хохота. Он подмигивал сидевшему против него аббату Губеру, произносил непонятные фразы, потирал руки, переставлял стоявшие перед ним предметы и опять успокаивался; гримасничавшее лицо его озарялось лучистым взором прекраснейших больших глаз и он становился изящен, как принц старого Версаля… Простодушные девушки и, особенно, малютки, поминутно просовывавшие кудрявые головки свои под руки императора, который их отечески с нежностью гладил, смеялись этим выходкам Павла Петровича, думая, что он шалит. Но императрица, августейшие особы и царедворцы знали, что такие странные выходки, хотя еще и не грозили опасностью, но часто являлись предвестием страшного состояния беспричинного неудержимого гнева.

Император с особой благосклонностью беседовал с аббатом Губером, вспоминая свое посещение Рима и Италии и покойного папу. Лукавый иезуит незаметно наводил императора на идею соединения церквей, распространяясь о неверии, развратившем век и бывшем причиной столь ужасных потрясений и преступлений. Мальтийский орден, во главе которого становится русский император, повелитель миллионов, в то же время осенен благословением святейшего отца. Пусть же древнее разделение сменится любовью и через императора и папу все христиане Европы соединятся для отстаивания алтарей и престолов.

Император подмигнул аббату и захохотал.

— Иезуитский шоколад, — вдруг крикнул он и, обернувшись к императрице, крепко схватил ее за руку, пристально глядя в ее величаво-спокойное прекрасное лицо.

— Иезуитский шоколад! — с новым взрывам хохота повторил император.

— Его величество вспоминает, полагать должно, — сказала императрица, — тот особливый шоколад, которым нас угощали отцы иезуиты при посещении нами коллегии в Вильне на обратном пути нашем; то был неподражаемый напиток!

— Именно, именно! — в совершенном восторге от догадливости супруги вскричал Павел Петрович, несколько раз с благодарностью пожимая ей руку. — Неподражаемый напиток! Какой аромат! И пена какая! Я нигде не пивал такого и тщетно наши кафешенки с Кутайсовым пытались приготовить что-либо подобное.

— Если ваше величество прикажут, — скромно сказал аббат Губер, — то я могу приготовить даже сейчас настоящий шоколад отцов иезуитов.

— Аббат! — закричал император в восторге. — Ты умеешь приготовлять настоящий иезуитский шоколад? Рымникский! — подмигнул он фельдмаршалу Суворову, сидевшему недалеко от Губера, — обними аббата за меня. Мне далеко тянуться до него через стол.

Фельдмаршал Суворов, в свою очередь, подмигнул императору и, потирая руки, с ужимками выскочил из-за стола и обнял аббата, обхватив его руками сзади и крича:

— Виват, Лойола!

Император замахал руками и прыснул со смеху, увлекая и обступивших его девочек, тоже звонко рассмеявшихся.

— Если ваше величество прикажут… — сказал, с достоинством поднимаясь, аббат Губер.

— Вари, брат, ха, ха! Вари, вари! Ха! Ха! — хохотал император.

Все вельможи почли необходимым последовать примеру императора и тоже захохотали. Смех заразил монастырок и стал беззаботными серебристыми волнами перекатываться по саду.

И под этот смех аббат Губер, не теряя достоинства, но показывая, что понимает милую шутку, с пристойной духовной особе важностью отправился на монастырскую кухню варить шоколад.

Еще смех продолжал звенеть в группах резвившихся в цветниках девушек, а виновник его, совершенно успокоившись, завел беседу о живописи Рафаэля с королем Августом, поражая даже такого знатока, каким в Европе считался Понятовский, глубиной суждений. Аббат Губер возвратился через полчаса, с важностью неся на золоченом подносе серебряный шоколадник, из носика которого распространялся ароматический пар. За ним сама почтенная начальница, София Ивановна Делафон, несла подносик с двумя севрскими чудной работы чашками и горкой бриошей. Она понимала всю значимость взятой на себя аббатом задачи попотчевать императора настоящим иезуитским шоколадом. Что, если император будет не удовлетворен и разгневается на хвастовство аббата? Что будет с ним? Еще хорошо, что он вышлет его на запад, а если на восток? И что станется с обширными планами, основания которым уже положены аббатом?

Но аббат нес свой шоколад с горделивой уверенностью.

— Сварил? — крикнул Павел Петрович опять разражаясь смехом. — Давай, давай сюда! Посмотрим!

— Извольте попробовать, государь сказал аббат.