Павел I

В конце апреля 1782 года «граф Северный» покинул Италию и 7 мая был уже в «столице мира» — Париже. Большой шумный город, не спящий ни днём ни ночью, каскад лиц, круговорот вещей и событий на первых порах сбивали с толку. Так как ничего подобного раньше наблюдать не доводилось, то предыдущий опыт не играл никакого значения. Надо было сообразовываться с обстоятельствами в новых, необычных условиях. Барону Остен-Сакену Цесаревич писал 14 мая 1782 года: «Вы видите, откуда я Вам пишу, — из настоящего водоворота людей, вещей и событий; молю Бога, чтобы Он даровал мне силы справиться со всем. Друг мой, я вижу здесь совершенно иное, чем то, что мне известно было доселе. Я ещё не знаю, что я буду делать, я едва помню, что со мной было; вот какой я веду образ жизни в данный момент, но когда немного заботишься о своей репутации, то труды и бдения не кажутся страшными. Сеешь для того, чтобы собирать жатву, и тогда чувствуешь себя вознагражденным за всё».

Король Людовик XVI (1754–1792, Король с 1774 года) и Королева Мария-Антуанетта (1755–1793) стремились произвести на русских гостей наилучшее впечатление. Прием в Версале затмил всё, что ранее приходилось видеть Павлу в Петербурге, Берлине и Вене. Оперный спектакль в великолепной Версальском театре, а затем роскошный бал во дворце «Малый Трианон» потрясали изысканностью и роскошью. По словам очевидца, Мария Фёдоровна «имела на голове маленькую птичку из драгоценных камней, на которую едва можно было смотреть, так она блистала. Она качалась на пружине и хлопала крыльями по розовому цветку». Великая княгиня произвела впечатление; ничего подобного присутствовавшие никогда не видели.

В честь гостей были и другие королевские балы, в том числе в Зеркальной галерее Версаля, расписанной знаменитым французским живописцем Шарлем Лебреном (1619–1690). Русские гости смогли поразить воображение пресыщенной версальской публики, Павел, свободно владевший французским языком, сыпал остротами, которые потом передавались из уст в уста.

Родственники Короля тоже желали отличиться; Людовик-Жозеф Бурбон принц Конде (1736–1818) в своем замке в Шантильи устроил трёхдневный праздник в честь русских гостей, — праздник, по своему великолепию превзошедший блеск Версаля. Здесь после спектакля «граф Северный» с супругой ужинали на «Острове Любви», а на следующий день была охота на оленей…

Были не только балы и спектакли. Уже в первый день пребывания в Париже, 7 мая 1782 года, Павел инкогнито посетил католическую мессу, а потом наблюдал процессию «кавалеров Святого Духа». Затем были смотры войск, осмотры казарм, больниц, приютов, библиотек; он интересовался всем. Бомарше читал ему ненапечатанную ещё «Свадьбу Фигаро», а на обратной дороге из Шантильи Великокняжеская чета посетила могилу писателя и мыслителя Жан-Жака Руссо (1712–1778) в Эрменонвиле, совершенно не подозревая, что они находятся во Франции накануне крушения. Страшная революции через несколько лет сметёт монархию, а «отцом» этой революции по праву назовут ненавистника существующих устоев — Руссо. 21 января 1793 года в центре Парижа под улюлюканье толпы Людовику XVI отрубят голову; 16 октября того же года революционные маньяки так же поступят и с Марией-Антуанеттой.

Некоторые из утончённых аристократов, блиставших при Дворе Людовика XVI, спасшиеся чудом и обезумевшие от революционного ужаса, будут скитаться по всей Европе в поисках приюта и пропитания. Среди них будут и те, которые когда-то в своих великолепных дворцах принималиу себя «графа Северного» — Принц Конде, граф д’Артуа, граф Прованский. Они получат покровительство и субсидии от Императора Павла…

Но все это случится через годы, В 1782 году подобное и вообразить было невозможно. Гримм не без восхищения сообщал Екатерине: «В Версале Великий князь производил впечатление, что знает французский двор, как свой собственный. В мастерских наших художников (в особенности, он осмотрел с величайшим вниманием мастерские Грёза и Гудона) он обнаружил такое знание искусства, которое могло только сделать его похвалу более ценною для художников. В наших лицеях, академиях своими похвалами и вопросами он доказывал, что не было ни одного рода таланта и работ, который не возбуждал бы его внимания… Его беседы и все его слова, которые остались в памяти, обнаружили не только весьма проницательный, весьма образованный ум, но и утончённое понимание всех оттенков наших обычаев и всех тонкостей нашего языка».

Неизвестно, какое впечатление подобные донесения производили на Екатерину II, но вряд ли она испытывала особую радость, С одной стороны, она могла гордиться, что Цесаревич так блестяще себя показывает в Европе. Но с другой, чувство личной неприязни не давало возможности забыть, что Павел — угроза, Павел — враг и его подлинное место совсем не в золотых залах Версаля. И она испортила пребывание Павла Петровича во Франции.