Павел I

В своих «Записках» командир эскадрона Конного полка Николай Александрович Саблуков (1776–1848),[53] проведший немало лет по долгу службы рядом с Павлом Петровичем, отметил одну важную черту личности Императора: «В характере Павла было истинное благородство и великодушие, и хотя он был ревнив к власти, но презирал те лица, которые слишком подчинялись его воле в ущерб истине и справедливости, а уважал тех, которые, для того чтобы защитить невинного, бесстрашно противились вспышкам его гнева». К числу таковых людей относилась и Екатерина Ивановна Нелидова.

В начале 1790 года, когда Павел Петрович вернулся из Финляндии, с полей военных баталий со Швецией, он тяжело простудился и его здоровье висело на воске. Он сам уже думал, что наступил его последний земной час, и в этот час он решил вступиться за честь Нелидовой, которую в высшем свете Петербурга третировали как его «любовницу». Павел обратился с мольбой к Императрице; это одно из самых проникновенных посланий Павла Петровича, свидетельствующее о высоте его душевных устремлений.

«Мне надлежит совершить пред Вами, Государыня, торжественный акт, как пред Царицею моею и матерью, акт, предписываемый моею совестью пред Богом и людьми; мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьёю и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между мадемуазель Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред Которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред Ним с совестью, свободной от всякого упрёка, как за себя, так и за других. Зачем я не могу засвидетельствовать этого ценою моей крови? Свидетельствую о том, прощаясь с жизнью. Клянусь ещё раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».

История не сохранила данных о том, как Екатерина II отнеслась к этой исповеди сына. Если бы она хотела, то скажи хоть единое слово в поддержку этой дружбы, злобная сплетня, если бы и не умерла, но приутихла. Однако мать такого слова не сказала, и мемуары её клевреткн Головиной это вполне удостоверяют.

В какой-то момент Марию Фёдоровну начали озабочивать систематические и долгие общения супруга с фрейлиной; он проводил с ней по несколько часов тет-а-тет; в вечерних беседах в своей кабинете, на дневных прогулках. Какая бы супруга могла спокойно взирать на подобное? Мария начала подозревать Нелидову в далеко идущих замыслах. Перед ней вставал зловещий образ мадам де Ментенон, портреты и бюсты которой она видела в Версале.

В начале 1782 года в письме Сергею Ивановичу Плещееву (1752–1802), с которым Мария поддерживала теплые дружеские отношения со времени своего прибытия в Россию, она излила горести сердца.

«Вы будете смеяться над моей мыслью, но мне кажется, что при каждых моих родах[54] Нелидова, зная, как они бывают у меня трудны и что они могут быть для меня гибельны, всякий раз надеется, что она сделается вслед за тем второй мадам де Ментенон. Поэтому, друг мой, приготовьтесь почтительно целовать у ней руку, и особенно займитесь Вашей физиономией: чтобы она не нашла в этом почтении насмешки или злобы».

Конечно, в Марии Фёдоровне говорило уязвленное женское самолюбие, лишь обострявшееся состоянием беременности. Никаких властных амбиций Нелидова не проявляла, что, впрочем, не помешало Цесаревне напрямую обратиться за помощью к Императрице. Этот свой шаг она не согласовала с Павлом, что не прибавило к ней его расположения.

Екатерина могла торжествовать. Наконец-то она добилась роли арбитра во внутрисемейной жизни Павла: это единственная сфера, куда ранее ей доступ был закрыт. Цесаревна умоляла Императрицу удалить Нелидову и получила урок «царской мудрости». Она подвела невестку к зеркалу и изрекла: «Посмотри, какая ты красавица, а соперница твоя мелкий монстр; перестань кручиниться и будь уверена в своих прелестях». Нелидова осталась фрейлиной при Малом Дворе ещё на несколько месяцев.

Павел Петрович в силу своего бурного темперамента не мог долго выносить укоры и сетования жены, но особенно её конспирации с матерью. Весной 1792 года он имел бурное объяснение с Марией Фёдоровной, а затем покинул Петербург и уехал в Гатчину. Это была первая серьезная размолвка в их семейной жизни. Теперь уже у Нелидовой не оставалось никакого выбора; она должна была удалиться, так как почти все бросали ей упреки в разрушении счастливого семейного союза. Через две недели после рождения у Марии Фёдоровны дочери Ольги, 25 июня, Екатерина Нелидова подала Императрице прошение об отставке и дозволении поселиться на жительство в Смольном монастыре. Павел Петрович воспринял поступок своего друга как страшное огорчение и умолил Нелидову взять прошение обратно. В свою очередь Мария Фёдоровна увидела в этом поступке только «комедию».