Павел II. Книга 1. Пронеси, господи!

Джеймс поперхнулся брянской сигаретой, а Павел чуть не выронил Мельхиора, вынутого из опилок, — уже другого, мало похожего на первого, зато сильно смахивающего на гибрид Поля Робсона с Анджелой Дэвис, но, впрочем, тоже с мешком даров. А сношарь продолжал:

— Двое их было, двое, и старший мой, и младший, хоть и была она, Устинья, пришлая, когда ко мне подвенчивалась. Да только вот сомневаюсь: точно ли этот ублюдок Славка?

— Как же ублюдок, Лука Пантелеевич, он же, вы сами говорите, ваш законный сын от законного брака! — Джеймс что-то задумал, а сношарь, беды не чуя, ответил:

— Да нет, добрый человек, оттого и ублюдок он, — ежели он и вправду Славка, — что от законного брака. В законном браке, сам скажи, откуда хотение, а ежели хотение натугой взять, то любовь откуда взять, куда всунуть? А без любви да без хотения дите всегда ублюдистое будет, уж поверь. Вот когда Хивря меня засмоленного шесть дней в дупле таила, то вот ежели б от нее дите получилось — было бы оно ладное да законное, — да ей, вишь, уж тогда шестьдесят было… А Славка — точно ублюдок. Как же не ублюдок, когда делал я его со страху? Старшой-то, Георгий, привенчанный который, вот он законный, я его до войны сработал, а родился он осенью, в аккурат как родился, так меня Настасья и окрутила, смастерил ей еще и Славку. Георгий-то позаконней мне будет, да ведь и старше он! Вот тебе и ответ, добрый человек, насчет «страшно-не-страшно». На Устинью когда лез, жену законную, как считается, вот тогда страшно было с непривычки. Ох, и злющая ж баба была, хотя, ежели глаза закрыть, то все, кажись, как надо делала… — сношарь помолчал, что-то вспоминая, и продолжил: — А что после вышло — в толк по сей день не возьму. Старшого у ей Георгием, Егоркой, значит, звали, а младшего — Ярославом. А тот, что в дети ко мне набивается, сам говорит, что он Ярослав, хоть и зовут его как-то совсем непонятно. Ну и как же так?

— Хорхе и Георгий — одно и то же, Лука Пантелеевич. Но ведь по старым святцам Ярослав — это тоже Георгий!

— Это я, добрый человек, не хуже тебя знаю, не из болота вылез. Только ежели он Егорка сопливый — где тогда Славка? А ежели Славка — где тогда Егорка? Вот когда предъявят мне их обоих — тогда точно скажу, какого по любви, законно работал! А какого, значит, без любви. Нюх у меня на это! Да что тебе, дитев моих мало? — неожиданно осерчал сношарь, — вон, выдь к водокачке, все село мое, все — мое семя.

— Так вы, Лука Пантелеевич, своим наследником — предположите такой случай — сочли бы только Георгия, а не Ярослава? — Джеймс пропустил гнев сношаря мимо ушей.

— Это… может быть. — Сношарь опять уходил от разговора. Павел глядел на него с чувством, в котором смешивались восторг, страх и почтение. Павел узнавал в сношаре родного отца. И знал поэтому, как с ним себя вести: ничего не просить, ничем не интересоваться, тогда тот все сам выложит. А Джеймс этого не знал, и поэтому точно понимал Павел — ничего Роман Денисович от старика не добьется, пока не переменит тактику. А подсказывать — не собирался, пусть хоть в чем-то останется он в неведении.

Елка тем временем понемногу украшалась. Уже засияла на ее ладной вершине радужно-золотая шестиконечная звезда, — Павел поежился, но вспомнил, что это не еврейский могендовид, а вполне христианский символ, — уже протянулись вдоль веток ленты уж и вовсе непонятно как уцелевшей, почти нигде не порванной, тончайшей сусали. От обилия паутинчатого, но все же достаточно тяжелого стекла елка словно постройнела, опустив хвойные лапы, как солдат, собирающийся занять стойку «смирно»; сношарь оглядел ее и довольно цокнул языком.

— И перед дедом не стыдно бы, — сказал он. — А молодцы Свибловы были, и стекло чудесное дули, и серебро отличное лили. Ты уж не забудь, Паша, как, стало быть, царем станешь, верни им, Свибловым, все, что полагается, не пожалеешь, да и кровь своя все-таки. Ни мне бы, ни тебе бы без них эту елочку не украшать нынче.

Павел безразлично кивнул. Куда уж было Джеймсу знать, что только так, и никак иначе, нужно добиваться чего бы то ни было от Романовых. Ничего, мол все и так полагается. Полцарства тебе? А фигу не хочешь? А вот ежели и на самом деле не хочешь ты ничего, а все мечты твои — из области непосмотренной пятой серии, скажем, «Семнадцати мгновений весны», — вот тогда-то уж, любезный, тогда я тебе эти полцарства в глотку воткну, не отвертисси! Впрочем, Роман Денисович, кто бы он ни был — человек не русский. Откуда ему взять понятие таких тонких, таких чисто российских материй?