Павел II. Книга 1. Пронеси, господи!

А сон не шел никак, даже наоборот, от выпитого коньяку тревога какая-то возникла, нервная бодрость, неспокойствие. И куда это мы едем? — думал Павел. — Работа у меня приличная, жена хорошая, квартира лучше, чем у многих. Устроен я. На сберкнижке опять же восемь тысяч, деньги. И не хочу я ничего такого, ни корон, ни скипетров, ни дворцов, ничего не хочу. Но тут прапрадедовы гены взяли верх, «властитель слабый и лукавый», победитель Наполеона, святой старец Федор Кузьмич, шестом отталкиваясь, выплыл на плоскодонке из кровеносных недр и сурово вторгся в сознание праправнука. То есть как это ничего тебе не надо, — вопросил старец. Затем ли пять поколений тлел крошечный огонек истинного романовского рода, чтобы ты, боясь потерять восемь тысяч своих, на «Ниву» приготовленных, накрылся хвостом и лытал от престола, который я тебе, недоноску, завещал? Ты что, не видишь, ЧТО с твоей страной, да, да, не отворачивайся, с той самой землей русской, которой ты, а не кто-нибудь, ты, ты, настоящий хозяин? Ведь не потому в стране жрать нечего, что земля истощилась, даже не потому, что все негры-китайцы повымантачили, а потому что ты, хозяин! «Так уж прямо и я», — попробовал вяло отбрыкнуться от прапрадеда Павел, но понял, что защититься от собственной совести, оборотившейся этим самым старцем, которого он и портрета-то сроду не видал, решительно нечем. Однажды, пусть от страха, пусть только оттого, что пригрозили ему раскрытием его главной тайны перед заинтересованными и компетентными организациями однажды признав себя наследником верховной российской власти, взвалил он на свои плечи чудовищную ношу, которую не то что человеку, никакому Атласу не под силу бы нести, — взвалил ответственность за судьбу четверти миллиарда людей, за их голод, обворованность физическую и духовную, нищету умственную и телесную, за чудовищно низкий уровень жизни, всенародный алкоголизм, бесплодие женщин и бессилие мужчин, за каждую каплю березовской нефти, по бесхозяйственности и безразличию утекающую в Ледовитый океан, за каждую каплю донорской крови, сворачивающейся без употребления, за каждую минуту детства, украденную у школьников уроками лживых и бесполезных предметов, за предсмертный вой студента МГУ, каждого десятого из тех, кто, не сдавши экзамен в третий раз, кидается с восемнадцатого этажа, ибо отчисление грозит потерей надежд на нормальную нищенскую советскую жизнь; за сотни тысяч эмигрантов, выгнанных с родины страхом и голодом, за срамную олимпиаду с распродажей апельсинов среди лета, за Нобелевскую премию, со страху перед ядерными боеголовками врученную шведской академией проспиртованному вору и дегенерату, да мало ли еще за что в конце-то концов, какому бы Атласу все это горе четверти миллиарда людей снести, когда в те времена, когда он, как дурак набитый, за Геркулесовыми столпами торчал, все население земли было во много раз меньше нынешнего населения России!.. Чем исчислишь людское горе, кроме как числом самих людей?