Павлинье перо

Лонг развернул «Таймс», Дарси достал из несессера коробочку с пилюлями и снова сел, привычным движением оправив выутюженные брюки на коленях. Он превосходно одевался, платил у Lanvin по семьдесят тысяч франков за костюм и замучивал мастеров примерками и поправками, имевшими главной целью сделать возможно менее заметным брюшко: с неудовольствием думал, что оно уже немного приближается к цифре 6. С некоторых пор у него иногда бывали сердцебиения. Он стал за собой следить, обращая внимание даже на пустяки. «Простая царапина в ста случаях пустяк, а в сто первом кончается раком!» Впрочем, и раньше любил лечиться, хотя и не верил в медицину. Врач внушительно говорил, что ему необходимо соблюдать пищевой режим. Он уныло соглашался, что необходимо, однако не соблюдал. Это лекарство было новое, американское, лишь вчера купленное им в Лондоне. Дарси не без труда распечатал сложную коробочку и из объяснительного листка узнал, что это 2-ацетиламино 1, 3, 4-тиодиозол-5-сульмонамид, — «черт знает что это такое, и как только они сами себя понимают!» Принимать пилюлю нужно было ровно за час до еды, — «если выйдет и за полтора часа, то, быть может, все-таки не произойдет катастрофы». Он запил пилюлю, поморщившись. Воду пил только в случаях крайней необходимости.

Двери самолета тяжело затворились. Барышня объявила пассажирам, что аэроплан сейчас отлетит, и с ласковой успокоительной улыбкой, давно заученными наизусть словами прочла наставление о ремнях, о курении, о чем-то еще. Немцы слушали внимательно и переспрашивали. Старик в феске даже не взглянул на барышню. Она была в стороне от той точки на стене, на которую он случайно направил взгляд с тех пор, как сел; больше он направления взгляда не менял. Затем барышня еще сообщила о завтраке и напитках и ушла в свое отделение. Проходя мимо Дарси, улыбнулась и сказала ему:

— Вам я пока напитков и не предлагаю. Ведь кофе вы уже, верно, пили? Знаю, что коктейлей вы не признаете и что после Парижа вам надо принести ваш

амонтильядо 1922 года. Так?

— Совершенно верно, дорогая. Какая у вас память!

Аэроплан понесся по дорожке и оторвался от земли. Как всегда, пробежал легкий гул: даже привычные пассажиры неохотно расставались с твердой землей.

Дарси развернул газету. Нового было немного, Особенно больших заголовков на первой странице не было — и то было хорошо. Но настроение оставалось очень тревожным, надежды на благополучное разрешение суэцкого вопроса по-прежнему не намечалось, акции канала упорно не поднимались в цене после вызванного национализацией падения курса. У Дарси было немало этих акций, но денежная потеря не имела для него большого значения. Он был очень богат, даже не по европейским, а по американским понятиям. Его бабка принадлежала к одной из старых южнофранцузских парфюмерных династий, в которых владельцы в блузах работают на своих фабриках целый день, живут скромно, за роскошью не гоняются и оставляют своим детям огромные, еще увеличенные ими состояния и парфюмерные секреты. Отец его был бретонец, жить в Грассе не хотел и занялся другими делами, преимущественно в странах Среднего Востока.