Павлов

Даже тогда, когда прибегали к этому методу, операция не достигала цели. Взять хотя бы опыт с маленьким желудочком. Физиологи разделяют желудок на две неравные части, при этом кровеносные органы не нарушаются и деятельность желудка одинаково проявляется в обеих долях. В большей идет нормальное пищеварение, а в меньшей, куда пища не проникает, происходит только сокоотделение. Из маленького желудочка через его фистулу – отверстие с выведенным наружу протоком – в склянку изливается чистый желудочный сок. По тому, как интенсивно он поступает во время пищеварения, по качеству сока и по тому, сколько его изливается на различную пищу, можно многое понять в пищеварении. Окошечко в желудок как будто служит науке, но ведь у маленького желудочка перерезаны ветви блуждающего нерва. А что значит орган без нервной системы, без связи с организмом и с соседней частью желудка, деятельность которого маленький желудочек отражает?

Павлов проделывает эту операцию по-своему, он сберегает ветви нерва, совершенствует этим опыт и надолго сохраняет жизнь животного. Шесть месяцев уходит на эти искания – и не напрасно. Вопреки утверждениям, что сохранить можно либо нервные ветви, либо кровеносные сосуды, Павлову удается сберечь и то и другое. Четыре часа длится «кройка и шитье» желудка. До двухсот швов накладывают при этой операции.

Столь поразительна была новая методика Павлова, так много искусства требовала она от хирурга, что сорок лет спустя на Международном конгрессе физиологов в Москве многие делегаты пожелали увидеть комнату, в которой эта операция была впервые проведена…

Мысль изучать организм как единое целое в его нормальном взаимодействии со средой, исследовать жизненные явления в их движении, изменении и взаимном влиянии возникла у Павлова прежде всего как протест против метафизических приемов в естествознании. Образ мышления молодого ученого не мирился с грубым механицизмом, утвердившимся в физиологии, и так называемый «хронический эксперимент» был наглядным выражением принципа исследования естествоиспытателя-материалиста.

Отстоять новый метод в ту пору было не легко. Господствовавшая в науке теория Вирхова не признавала за нервной системой свойства быть регулятором жизненных процессов. Искусственно расчленив организм на так называемые клеточные центры и группы, управляющиеся автономно, последователи Вирхова надолго задержали развитие научной мысли.

Невзирая на трудности, Павлов серьезно занялся хирургией, настоящей человеческой хирургией, наркозом и всяческой терапией, чтобы все это применять к собакам. Этому много содействовал профессор Медико-хирургической академии И. Ф. Цион – автор первого оригинального учебника физиологии, написанного на русском языке, ученый, открывший деятельность нерва, который понижает кровяное давление.

«Огромное впечатление на нас всех, физиологов, – вспоминал впоследствии Павлов, – производил профессор Илья Фаддеевич Цион. Мы были прямо поражены его мастерски простым изложением самых сложных физиологических вопросов и его поистине артистической способностью ставить опыты».

Случилось как-то Циону в день, когда назначена была неотложная операция, быть приглашенным на бал. Не решаясь передоверить работу другим, Цион явился в лабораторию во фрачной паре, чтобы оттуда отправиться на бал. Не надевая халата и не снимая белых перчаток, Цион вскрыл брюшную полость животного, проделал операцию, наложил швы и без единого пятнышка на белой манишке и перчатках отошел от стола. Попрощавшись с сотрудниками, среди которых был и Павлов, он надел цилиндр и прямо из лаборатории уехал на бал.

У Циона молодой студент Павлов в первый раз увидел собак, которым была наложена фистула на желудок. По его заданию Павлов также исследовал деятельность нервов, управляющих поджелудочной железой.

О степени сложности этой работы можно судить по тому, что всяческая осторожность хирурга бессильна против невероятной чувствительности этого органа. Слишком часто после операции железа на долгое время, а то и вовсе прекращает свою деятельность… «Я должен по крайней мере открыто признать, – писал один из физиологов, – что я ни разу не предпринимал такого рода опыта, который был бы так богат собачьими жертвами и так беден полезными результатами».

Павлову эта работа удалась и была удостоена золотой медали. Цион пригласил Ивана Петровича к себе ассистентом, однако вскоре оставил преподавание и уехал за границу.[1]

Своей удачей Павлов немало обязан был так называемой человеческой хирургии и наркозу, введенным им в экспериментальную практику. Над новым метолом подсмеивались и в Императорском институте экспериментальной медицины на Аптекарском острове, где Павлов был шефом физиологического отделения, и в Военно-медицинской академии, куда его пригласили профессором по кафедре фармакологии.

Возможно ли придумать нечто более смешное: хирургия, рожденная в благоговейной тиши пагод и храмов, воспитанная под звуки молитв и прорицаний, – в роли прислужницы собаки?