Паж цесаревны

— Матушка, дозволь поднять тебя на руки! — послышался чей-то голос, и в один миг солдаты бережно подняли с земли хрупкую, дорогую ношу и на своих сильных плечах понесли ее дальше.

Так прошли темную улицу, затем какой-то закоулок.

Вот и окна Зимнего дворца. Ни единого огонька нет в них. Видно, все спят и не чуют приближающейся беды. Только в караульне свет.

Елизавета приказала нести себя прямо туда.

Еще несколько минут, и гренадеры бережно опустили на землю цесаревну около самого входа в караульный дом.

Громкий крик неожиданности вырвался из груди десятка солдат, находящихся там, когда вдруг распахнулась дверь и на пороге показалась закутанная в шубу цесаревна. Один из караульных схватил было барабан и забарабанил в него что есть мочи.

Но в тот же миг Лесток вынул кинжал из ножен и сильным ударом проколол кожу на барабане. Барабан сразу затих.

— Связать его, — кивнул он на поднявшего тревогу солдата. Несколько гренадер в одну минуту исполнили приказание лейб-медика цесаревны.

— Ребята! — пронесся мелодичной музыкой под сводами караульни голос Елизаветы, обращенный к караульным солдатам, — ребята, я зову вас служить мне верой и правдой. Согласны ли вы?

— Цесаревна! Матушка наша! Это ты? — раздались одиночные голоса. — Прости, не распознали, матушка! Горленка наша, мы все за тобою!

И караульные рухнули все на пол, земно кланяясь «матушке». Темными, длинными залами, где царствовала зловещая тишина, шла цесаревна впереди своих верных телохранителей-гренадер. Рядом с нею шел, ни на шаг не отставая, Андрюша. Вот еще, еще немного — и они у цели.

Вдруг юный паж замер от неожиданности. Он своим зорким взглядом заметил закрытую дверь, из-под которой пробивался свет. Андрюша узнал эту дверь и вспомнил, что в комнате за этой дверью помещался неотлучно дежуривший в апартаментах Анны Леопольдовны его отец. За этой дверью была другая, которая вела в спальню правительницы и ее сына-императора. Что-то болезненно заныло в груди мальчика… Какое-то темное предчувствие сжало ему сердце…

Минута — и дверь бесшумно отворилась.

— Кто здесь? — послышался громкий возглас, в котором Андрюша сразу узнал голос отца.

— Сдавайтесь! Дайте вашу шпагу! — послышался другой голос, нежный и сильный в одно и то же время. — Государыня Елизавета Петровна требует покорности!

— Я знаю одного только государя Ивана Антоновича! — отвечал Долинский и, быстро выхватив шпагу из ножен, взмахнул ею.

Дикий крик огласил внезапно комнату и… шпага Юрия со звоном упала на пол. Перед ним, как из-под земли, вырос чернокудрый мальчик с пламенными глазами.

Андрюша бросился вперед, чтобы получить удар, предназначенный для цесаревны.

Глаза Долинского, почти обезумевшие от ужаса, впились в лицо сына. Он пошатнулся, отпрянул назад.

Все это длилось лишь одно мгновение. Гренадеры быстро подскочили к Юрию, схватили его за руки, зажали рот, связали.

Долинский не противился. Он ослаб теперь как ребенок. Вся его мысль была занята одним: еще минута — и он бы мог нечаянно пронзить того, кто ему был дороже всего в мире. И переведя глаза с Андрюши на стоявшую передним стройную фигуру в кирасе, он только теперь узнал ее и понял все.

Цесаревна Елизавета сделала знак своим спутникам и, приблизившись к двери, которая вела в следующую комнату — спальню правительницы, — подняла тяжелую портьеру.

Глава VI

Розовые сны и черная действительность

Правительница Анна Леопольдовна в этот вечер легла спать очень поздно. Она долго сидела перед зеркалом и в то время, как одна из камер-фрейлин тщательно расчесывала ей при свете нескольких свечей ее волнистые густые волосы, без умолку болтала с Юлианой.

— Какая ты хорошенькая стала, Анна, за последнее время! — произнесла молоденькая баронесса, когда дежурная фрейлина, окончив прическу, ушла.

— Ты находишь, Юлиана? — ответила вопросом Анна Леопольдовна и прибавила: — Это, вероятно, потому, что теперь у нас все тихо и спокойно, и я уже не боюсь так за будущее… Даже мой трусливый супруг поуспокоился немного… Он сознал, что опасаться нам нечего… Кстати, вчера вновь приходил Головкин и опять советовал мне объявить себя императрицею и выпустить об этом манифест в день моего тезоименитства… У Остермана даже готов уже этот манифест. Остается только скрепить его моей подписью, и я стану императрицею России!

— И славно же мы повеселимся в день твоего коронования! — весело воскликнула Юлиана и даже в ладоши захлопала по старой детской привычке.

— Когда я стану императрицей, то… — начала опять Анна, но легкий стук в дверь заставил ее замолчать.

— Кто там? — звонко крикнула Юлиана.

— Это я, принц Антон. Мне нужно сказать моей супруге два слова…

— А нельзя их сказать завтра, эти два слова, Ваше Высочество? — весело откликнулась Анна.

— Не время теперь смеяться! — послышался уже явно раздраженный голос на пороге, и принц Брауншвейгский стремительно вошел в комнату.

— Сейчас был у меня Левенвольде, — без всякого вступления начал принц, — он говорит, что в гренадерских казармах неспокойно, что принцесса Елизавета…