Печать Соломона

Прежний Альфред Кропп притормозил бы возле этой двери и постучал даже в таких сверхъестественных обстоятельствах. Но прежнего Кроппа вылущил демон, а новый не собирался допустить, чтобы такая же беда постигла Оп-девять.

– Святой Михаил, защити, – прошептал я и одним ударом ноги выбил дверь.

Потом описал дугу пистолетом, причем как заправский коп – левая рука придерживает правую за запястье, благо фильмов и шоу я посмотрел предостаточно.

Это была больничная палата. В ней никого не было. Кровать аккуратно заправлена. Единственный звук шел из настенного телевизора. Передавали «Price Is Right»[29]. Я уже бывал здесь и сразу подумал: «Это обман. Не паникуй. Это очередной обман». Я не понимал, что было неладно с этой комнатой, но мне было некогда ломать над этим голову. Главное – найти Оп-девять. Я развернулся к выходу, и тут она меня позвала:

– Альфред.

Я замер на месте. Я знал этот голос. Пусть я не слышал его очень давно, но это был первый голос в моей жизни, и я сразу его узнал.

Это обман. Я понимал, что это такая уловка, а Оп-девять все еще находится в доме, и его единственная надежда на спасение – Альфред Кропп и его способность сосредоточиться, но все равно обернулся. Наверно, это надежда заставила меня обернуться. Они и ее способны использовать во вред.

Кровать уже не была пустой.

– О, перестань, – сказал я личности, лежавшей на ней. – Это нечестно.

– Присядь, Альфред, – ответила мама. – Нам надо поговорить.

– Не буду я присаживаться. Мне надо найти Оп-девять.

– Такого человека не существует. Не глупи и сядь.

– Если такого человека не существует, то откуда у меня вот это? – Я показал ей CW3XD. Рука у меня дрожала.

– Ты знаешь откуда, Альфред.

Я опустил пистолет. Конечно, из этой ситуации имелся разумный выход, но чем дольше я ее слушал, тем труднее было на него решиться. Разве нормальный человек снесет родной матери голову?

Я трудно сглотнул.

– Сейчас ты скажешь, что я сплю…

– Да, ты спишь.

– И все, что было, – просто страшный сон.

– Да, так и есть, Альфред. Ты заснул, сидя вот на этом стуле.

– И мне на самом деле двенадцать лет, а ты все еще жива.

– Да, мой дорогой, все так и есть.

У нее на глазах заблестели слезы, и я отвернулся. Я всегда отворачивался, когда она плакала. Не мог на это смотреть.

– Это жестоко. Это очень жестоко, – прошептал я. – Запредельно.

Я сел на стул возле ее кровати и уперся локтями в колени. CW3XD свисал из моей безвольной руки.

– Альфред, у тебя никого нет, кроме меня.

– Прекрати.

– Никого на свете. Конечно, ты мечтаешь стать героем, рыцарем, который примчится на белом коне и спасет меня от смерти. Но ты ведь знаешь, малыш, что так не бывает? Священные мечи и дьявольские садовые гномы. Ты же знаешь, Альфред, что ничего подобного не бывает.

Я кивнул.

– Твой отец не был ни магнатом, ни последним сыном Ланселота. Он был дальнобойщиком с большой головой, и звали его Герман.

– Мой папа… был дальнобойщиком?

– Арбузы возил. Согласись, что это правдоподобнее, чем все твои сны?

– Кто бы спорил.

– И разве ты этого не хочешь, Альфред? Чтобы все происходящее получило разумное объяснение?

Я поднял голову и посмотрел на нее. Все то же худое, как у скелета, лицо, те же провалившиеся глаза, пожелтевшая кожа и тонкие серые губы. Все как четыре года назад (если это было четыре года назад). Это была и мама, и не мама.

– Так что же мне делать? – спросил я.

– Проснуться, милый. Больше ничего. Просто проснись.

Она улыбнулась, и это была ее улыбка, мамина.

– Это неправильно, – пробормотал я. – Это нечестно. Если у меня нет никого, кроме тебя, то почему ты меня бросила? Мне очень плохо одному… Я больше не хочу быть один!

– Я знаю, Альфред, я знаю, – проговорила она сквозь слезы. – Но ты должен быть сильным. Ты нужен мне. Мы с тобой одни на всем белом свете. Малыш, ради меня, будь сильным.

– Хорошо, мама, – кивнул я. – Хорошо. Я постараюсь… Я смогу…

– Тогда проснись, Альфред.

– Как? Как мне это сделать? Как проснуться?

– Смотри.

Она показала на дверь. Я выбил эту дверь, то есть я помнил, как ударом ноги сорвал ее с петель, но теперь она была на месте и при этом закрыта. А на полу, привалившись к ней спиной, сидел Оп-девять. Он уронил голову на грудь, и я не видел его лица.

– Это все сны, – прошептала мама. – И самые страшные мы видим перед пробуждением.

– Не понимаю, – сказал я.

Но на самом деле понял. Я встал со стула и подошел к Оп-девять. Грудь у него поднималась и опускалась – он был жив.

– Ты должен выбрать, Альфред, – произнесла позади меня мама. Голос был грустный и звучал как бы издалека. – Между сном и явью. Я знаю, что ты не хочешь просыпаться. Ведь ты столкнешься с реальностью, то есть тебе придется смириться с тем, что я, возможно, умерла. Но ты нужен мне. Сейчас. Пожалуйста, Альфред, сынок, не бросай меня. Проснись и будь со мной.