Печать волка (СИ)

Натан ди Рейз получил неизлечимое увечье и навсегда попрощался с радостями охоты и прогулками верхом, но никто бы не назвал его калекой, не опасаясь получить тростью промеж глаз. Разглядывая чуть сгорбленную фигуру родителя, Летиция поневоле вспомнила этот сон. За кошмар его не примешь, как ни крути: во сне ее не посещало чувство надвигающейся опасности, колдовской голос не звал отца в свое лоно, присутствовало только чувство этого необъяснимого, томящего ожидания.

— Пригласи его, — сказал Натан, не отрывая взгляда от пейзажа за стеклом. Весна давно вступила в свои владения, в саду распустились первые цветы, наполняя окрестности поместья своим благоуханием. Но окно было наглухо закрыто, и в комнату не проникал ни этот ласковый аромат, ни нежные соловьиные трели, словно они могли потревожить отца или помешать его планам.

Вилл снова пихнула Летицию в бок, и странная тревога отодвинулась на задний план, уступив главенство любопытству. Они просидели на корточках более получаса, цепляясь за подоконник, и боль в затекших ногах понемногу усиливалась.

Тобиас отвесил низкий поклон, выглянул за дверь и сообщил кому — то неприветливым, изменившимся голосом:

— Можете войти.

Незнакомец, чью фигуру скрывал длинный, бесформенный плащ, шагнул за порог и замер в нерешительности. Летиция вцепилась в руку Вилл, та в свою очередь крепко стиснула в ладони пальцы госпожи. Девушкам было одинаково любопытно, кто этот парень и какое место ему предстоит занять. У Вилл, ко всему прочему, были и другие чаяния. Госпожу ди Рейз рано или поздно выдадут замуж за знатного аристократа, а вот ее служанка не станет любить по принуждению. Впрочем, о любви говорить рано — может, незнакомец внешностью позавидует пугалу, а ума в его голове не больше, чем в пустом казанке из — под каши.

Натан обернулся к гостю, сердито махнул рукой: в его кабинет не пристало входить в шапке или с покрытой головой. Да и приличные люди в такое время по чужим домам не шастают, подумала Летиция, если только не попрошайничают. Гость не сразу подчинился просьбе хозяина, словно раздумывал — делать или нет; потом резким движением откинул капюшон на плечи.

На шее отца дрогнула жилка, Вилл сдержала судорожный вздох, а Летиция пошатнулась, едва не рухнув головой в портьеру и не выдав себя. Что в этом лице показалось ей таким отталкивающим? Она и сама толком не знала.

Натан разглядывал незнакомца долго и с пристрастием, не спеша составлять окончательное мнение. Гость ничем не обнаружил своего недовольства, на время оказавшись в роли музейного экспоната.

— Имя есть у тебя? — строго спросил Натан.

— Есть, — отозвался незнакомец.

Голос у него оказался приятный, чуть хрипловатый, но разговаривал он сухо и безо всякого выражения, как солдат в строю. Летиция поежилась за ширмой, впилась в незнакомца взглядом, стараясь найти в его облике хоть одну мало — мальски привлекательную черту, но не смогла.

— Какое? — Натан ди Рейз не скрывал своего недовольства. Ему приходилось выдавливать из гостя слова, как остатки мази из тюбика.

— Ланн.

С таким же успехом это безликое имя могло принадлежать камню или клочку земли. Отец сощурил темные глаза:

— Как дальше?

— Никак, — сказал гость. — Нет у меня ни семьи, ни несметных богатств. Были, да сплыли. Я ничем не владею, кроме своей жизни.

Дерзит, гневно подумала Летиция. Моему отцу, в его доме!

— Так ты безродный? — Натан недоверчиво повел бровью. — Плебей?

Ланн промолчал. Отец продолжил досмотр, обошел гостя справа, затем велел ему сбросить плащ. Ланн безропотно повиновался, расстегнул застежку у горла: накидка с шелестом соскользнула на пол. Свет лампы отразился от гладкого лезвия на бедре гостя, на мгновение ослепив наблюдателей, и Летиция снова подивилась безрассудности отца — никогда прежде Натан ди Рейз не открывал двери дома для незнакомого вооруженного человека.

— Смотри! — шепнула ей на ухо Вилл. — У него серьги.

На левой щеке мужчины была сеточка из тонких белесых шрамов: не сказать, что они сильно уродовали гостя, но и нисколько не красили. В его ушах, как и говорила Вилл, обнаружились серьги — и Летиция внезапно поняла, что ее неприязнь к незнакомцу имеет свои основания. Изящные висюльки и яркие украшения были уделом женщин, и даже самые законченные франты не позволяли себе втыкать серебряные гвоздики в мочки ушей или щеголять в жемчужных ожерельях. Серьги Ланна, состоящие из пары тускло поблескивавших цепочек, на конце которых гнездилось по три камушка разного размера, вполне могли считаться верхом неприличия. Впрочем, как и его черные локоны, зачесанные назад и лежавшие на плечах. У самой Летиции волосы были не намного длиннее.

Он не из наших краев, поняла Летиция. Пришлый. В памяти всплыли слова старого Тобиаса, и она кисло улыбнулась: назвать Ланна «молодым мальчиком»! С тем же успехом можно признать певчей птицей цыпленка.