Печать ворона

Иван молчал. Да и что тут скажешь? Под сердцем давно уже что-то оборва-лось и болталось внутри, задевая оголенными нервами душу.

— А если бы не зашли? — помолчав, спросил он.

— Не знаю, — Художник отвел взгляд к стене.

— Ладно, выздоравливай, Леха, — Иван поднялся с кровати и пошел к выходу. На душе стало муторно, он подумал, что быть довольными жизнью в этом гнусном мирке могут только последние подонки, а значит, правильней всего умереть. Только почему должен умереть он, а не они?

* * *

Наступал Новый год. В части царило приподнятое настроение: деды уходи-ли на дембель, «черпаки» готовились занять место, «духи» же ждали молодой призыв, который станет «летать» вместо них.

Иван не чувствовал праздника. Праздник — это когда ты дома, в кругу луч-ших друзей, когда у тебя все в порядке, когда на душе спокойно и радостно. Здесь не так. И тут нет друзей. Есть твой призыв, с которым ты должен дружить, чтобы выжить…

Санек получил, наконец, машину, на которой будет возить начальство, и целыми днями пропадал в гараже. Понятно: не хочет появляться в казарме, чтобы не попасть под руку разболтавшимся дембелям. Им скоро домой, и потому позво-лительно все.

Выйдя из санчасти, Художник днями и ночами просиживал за дембельскими альбомами, что-то рисуя и клея. Поэтому дембеля не трогали Лешу и не позволяли трогать его дедам, так что «летать» приходилось Ивану да Тунгусу, и даже черпакам. Дембеля считались священными особами. В казарме они обладали не-ограниченной властью, и даже Басмачный относился к ним снисходительно, не го-нял, заставляя, как всех, бежать пять кругов по стадиону или изо всех сил зади-рать ноги на плацу. Иван завидовал дембелям. Не гонору и положению, а тому, что скоро они увидят дом и родных, станут свободными!

На тридцать первое декабря в часть привезли какие-то фильмы, и Иван от-правился в клуб. Это были старые французские комедии, смотреть которые на гражданке после «Коммандо» и «Чужих» Иван не стал бы, даже если бы ему за-платили, но сейчас смотрел их с удовольствием. Смотрел потому, что эти несколь-ко часов выпадали из реальности, и он оказывался где-то во Франции семидеся-тых. Иван не следил за сюжетом, он смотрел на этих свободных людей и мечтал оказаться на их месте… Когда сеанс закончился, Иван остался на следующий и смотрел, пока клуб не закрылся. Вокруг шутили и смеялись, жевали дешевые кон-феты, выданные по случаю праздника в столовой, но Иван не ощущал праздника и не хотел обманываться.

— С Новым Годом, братан! — кто-то хлопнул по плечу, но Иван даже не обернул-ся. «Дерьмо должно называться дерьмом, — думал он, шагая по заснеженным ал-леям к казарме, — какого черта я должен веселиться, когда мне не смешно? Большинство только изображает веселье, на самом деле в их душах так же дерь-мово, как и в моей. Просто я не хочу лицемерить. Я устал».

Где-то грохнули петарды. Иван посмотрел вверх: в черном небе догорали последние огоньки, один держался особенно долго, зеленой искрой прочертив ду-гу, но исчез, не долетев до земли.

Вскоре пришло пополнение, и в роте появилось сразу пятеро молодых. Од-ним из вечеров деды собрали Ивана и его призыв в ленинской, но лишь затем, чтобы сообщить:

— Теперь вы — черпаки, и будете учить молодых. Если возникнут проблемы, мы поможем, но если будете плохо учить, получите п…лей вместе с ними, понятно?

Теперь уже они должны учить молодых извращенной системе, где разница в полгода делает из человека бессловесного раба. Иван посмотрел на товарищей и нашел лишь один понимающий взгляд. Леша, как и он, не хотел участвовать в беспределе, Санек смотрел равнодушно, лишь раскосые глаза Тунгуса светились радостью.

Противопоставить себя системе было невероятно тяжело. Иван слышал о таких случаях, но все они заканчивались либо дисбатом, либо увечьями. И вот Иван, как и остальной призыв, заламывал «петуха», не застегивал крючки на во-ротнике, ослабленный ремень болтался пониже пупа. Эти мелочи, едва заметные постороннему взгляду, могли многое сказать посвященному в скрытую армейскую иерархию. Отныне их не поднимали ночами, заставляя что-то делать, не избивали, но на душе было гадко. Потому что Иван знал, какой ценой дается отдых и свобода. Просто теперь их место заняли другие, и дьявольский конвейер работал, как и прежде.

Единственной отдушиной были письма из дома, от матери и сестры, да от друзей, сумевших закосить и поступить в институты. Они восторженно писали, что наступают новые времена, что многое теперь можно, что страна меняется… Иван читал и удивлялся: что меняется? Вести с гражданки казались сказкой, ведь он находился на другой планете. Планете зла и лжи, где хаос и беспредел назывался порядком, унижения и издевательства — воспитанием, а бесправные существа, обитавшие на ней, гордо именовались защитниками родины.