Педагогика для всех

Но и отдельно мальчика не посадишь - он год будет возиться. И чтобы не портить воскресное утро замечаниями и ссорами, я завожу речь о дяде Сереже, моем новом знакомом, - он и конструктор ЭВМ, и сочинитель сказок. Мы все давно ждали его в гости, и вот он сегодня впервые придет к нам.

Но мальчик настроен все делать наперекор.

Что-то, видимо, я не так сказал ему, какое-то раздражение он все-таки уловил в моем голосе, и вот следует мщение.

- Я не хочу, чтобы дядя Сережа приезжал к нам, - вдруг объявляет он, рассматривая макаронину на свет.

- Почему?

Подумал. Не сразу ведь придумаешь причину. Нашел:

- Потому что у нас тесно. У нас такие маленькие комнаты.

И вправду, не хоромы у нас, но все-таки дядя Сережа как-нибудь поместится. Я хотел было сказать: "Не болтай глупостей!" - но сдержался, решив, что это вовсе не глупость. Пойди придумай такой необыкновенный довод! Мне бы обнять, поцеловать и похвалить мальчика, заодно превратив все это в шутку. Но я возражаю серьезно:

- Мы же договорились с дядей Сережей. Все должно быть честно.

Он проглотил макаронину и задумчиво сказал:

- Я тебя ненавижу.

Вот те раз!

И так все время. Во мне словно двое воюют, воспитатель и просто человек. Любящий и раздражающийся. Любовь к мальчику борется с раздражением.

А говорят, не нужно никаких наук о воспитании, никаких книг о воспитании - надо ПРОСТО ЛЮБИТЬ детей.

Культ ПРОСТО ЛЮБВИ весьма распространен в наши дни. Слушайся, дескать, своего сердца, и оно не подведет.

Подведет, еще как может подвести!

Наша педагогическая вера возникла, как уже говорилось, до нас. Но еще старше чувство любви к детям, на котором замешена вера. Память чувств - самая древняя память. Мысли могут быть новые хоть каждый день, а чувства складываются и созревают веками.

Детей своих всегда любили, но это была любовь без быта, без ухода за детьми, без соприкосновения с ними, без общения с ними... В таком виде она и передана нам. Но уход за ребенком требует такого сосредоточения и напряжения, что его далеко не каждый выдерживает. За всеми этими тягучими завтраками, макаронами, сборами на прогулку любовь теряется.

Вот и меня в то утро, когда должен был прийти дядя Сережа, словно раздирало на части. Старая, древняя, внебытовая любовь была возмущена, все кричало во мне: "Да что же это такое? Пятилетний пацан, мой собственный сын заявляет мне: "Я тебя ненавижу" - а я его должен любить?"

А новое чувство, постепенно зарождающееся во мне, еще слабое, еще вынужденное отстаивать себя, это новое чувство помогает мне искать выход. "Все было - этого еще не было, - говорю я себе. - Но ничего страшного... Услышал где-то. В детском саду и не такое услышишь. Обидеться? Обидно, конечно... Но ведь я люблю мальчика, - говорю я себе, - и ведь на самом-то деле я не обижен, не чувствую обиды. Я люблю его, и ему не обидеть меня ни за что. Притвориться обиженным из педагогических соображений? Чистая глупость. Превратить все в шутку? Но ему не до шуток, он ненавидит".

И самым спокойным из всех серьезных своих голосов я интересуюсь, за что же он меня ненавидит. Чистейшая серьезность и невозмутимость - вот что мне нужно в голосе. Кажется, удалось, поскольку он объясняет деловито:

- Потому что ты хочешь, чтобы дядя Сережа пришел, а я не хочу.

Снова вскипает во мне раздражение. Снова побеждает прежняя, абстрактная любовь! Я люблю сына - но я люблю хорошего мальчика, а не капризного, не такого, у которого на каждом шагу "хочу" да "не хочу". Людей, постоянно повторяющих: "я люблю", "я это не люблю", "хочу", "не хочу", - таких людей я терпеть не могу.

Но ведь пятилетние буквально сотканы из этих "хочу" и "не хочу". Станет старше - пройдет само собой, а одергивать и поучать - еще опаснее. Я видел детей, которых в пять лет отучили говорить "я хочу", а в пятнадцать схватились за голову: "Он ничего не хочет! Его ничего не интересует". А в двадцать пять и вовсе были в ужасе: "Что делать? Ему ничего в жизни не нужно..."

И вот новая моя, человеческая, а не педагогическая любовь, кажется, побеждает:

- А мы его во дворе встретим, дядю Сережу, - удалось придумать мне. - Если у нас тесно, мы подождем его во дворе.

Ура! Его величество согласилось на такой шаг. Я чувствую себя счастливым. А что делать? Кто скажет, как НАДО поступать в таких случаях? Или еще сложнее вопрос: кто скажет, что должен был делать, говорить и чувствовать я - такой, какой я есть?

Уверен в одном: я не укрепил случайно вспыхнувшее зло в душе мальчика, и оно улетучилось. Я победил. Не мальчика, нет! Победил зло. В это утро в мире зла стало на один атом меньше, чем могло быть.

25