Педро Парамо. Равнина в огне

– Это что-то вроде гангрены. Он весь покрылся синяками, по всему телу вскочили волдыри. Спать не мог. Говорил, что все вокруг стало вдруг красным, как если бы он смотрел во врата ада. Потом по всему телу началось жжение, он весь корчился от боли. Тогда мы пошли к Младенцу Анаклето, и он вылечил его. Прижег мозоли каленым стеблем тростника, смазал раны слюной, и пожалуйста – как рукой сняло. Скажи, разве это не чудо?

– Это, наверное, была корь. Мне тоже ее вылечили слюной, в детстве.

– Вот об этом я и говорю: ты законченный безбожник.

– Одно утешение: еще хуже, чем я, был сам Анаклето Моронес.

– Он обращался с тобой, как с сыном. Как ты смеешь… Не хочу тебя больше слушать… Пойду отсюда. Панча, ты остаешься?

– Останусь ненадолго. Одна пойду в последний бой.

– Слушай, Франсиска, теперь, когда все они ушли, ты ведь останешься со мной на ночь, правда?

– Боже упаси. Что подумают люди? Я здесь за одним – уговорить тебя.

– Так давай уговаривать друг друга – ты меня, а я – тебя. В конце концов, что ты теряешь? Ты ведь уже дряхлая старуха, с тобой никто не станет возиться даже из жалости.

– Но ведь тут же пойдет молва. Дурные мысли.

– Пусть думают, что хотят. Какая разница. Панчей была – Панчей и будешь.

– Хорошо, я останусь с тобой. Но только до рассвета. И только если пообещаешь, что завтра мы вместе пойдем в Амулу, чтобы я могла сказать, что всю ночь умоляла тебя пойти со мной. А иначе что мне останется?

– Договорились. Но сначала срежь эти волоски над губой. Я принесу тебе ножницы.

– Как ты можешь смеяться надо мной, Лукас Лукатеро. Всю жизнь ты высмеивал мои недостатки. Оставь мои волоски в покое. Так хотя бы никто ничего не заподозрит.

– Ну, как хочешь.

Когда стемнело, она помогла мне починить навес для кур и собрать обратно камни, которые я разбросал по двору. Сложить их в углу – там, где они лежали раньше.

Ей и в голову не пришло, что там похоронен Анаклето Моронес. И что он умер в тот же день, когда сбежал из тюрьмы и явился сюда с требованиями, чтобы я вернул его имущество.

Он пришел и сказал:

– Продай все это и отдай мне деньги, потому что мне нужно на Север. Оттуда я напишу тебе, и мы снова сможем заниматься нашими делами.

– Почему бы тебе не забрать с собой твою дочь? – сказал я. – Из всего того, что есть у меня, и что ты называешь своим добром, она – единственное, в чем мне нет никакой нужды. Вот ведь – даже меня умудрился впутать в свои делишки!

– Вы поедете потом, когда я сообщу о своем местопребывании. Там и рассчитаемся.

– Гораздо лучше будет, если мы рассчитаемся прямо сейчас. Раз и навсегда.

– Мне сейчас не до шуток, – сказал он. – Отдай мне то, что положено. Сколько денег у тебя сейчас при себе?

– Кое-что есть, но я тебе ничего не отдам. Я прошел через адовы муки из-за твоей дочери-бесстыдницы. Будь доволен тем, что все это время я содержал ее.

Тут он разозлился. Стал бить ногами об пол – видно, спешил куда-то.

«Покойся с миром, Анаклето Моронес», – сказал я, когда наконец похоронил его. И каждый раз, когда я приносил с реки камни, которыми забрасывал его могилу, я повторял: «Тебе не выбраться отсюда, даже со всеми твоими уловками».

И вот теперь Панча помогала мне складывать камни обратно, даже не подозревая, что там, внизу, лежит Анаклето. И что все это я делаю лишь из страха, что он выйдет из могилы и вновь явится сюда, чтобы не давать мне житья. Он был такой ловкач, что я не сомневался: он всегда найдет способ воскреснуть и выбраться наружу.

– Подбрось-ка туда еще камней, Панча. Вон в тот угол. Не люблю, когда у меня весь двор засыпан камнями.

А потом, уже на рассвете, она сказала мне:

– Ты ни на что не годишься, Лукас Лукатеро. В тебе совсем нет нежности. Знаешь, кто умел приласкать женщину?

– Кто?

– Младенец Анаклето. Вот кто умел заниматься любовью.