Пейпус-озеро

Николай Ребров этого не знал и сразу же с прапорщиком Ножовым сошелся. В первое же воскресенье они пошли вдвоем гулять. Был морозный солнечный день. Помещичий, облицованный диким камнем дом стоял в густом парке и походил на средневековый замок.

- Ложно-мавританский стиль, - сказал Ножов. - А вон та крайняя башенка в стиле барокко, выкрутасы какие понаверчены...

- Да, - подтвердил юноша, ничего не понимая.

- Я вам покажу, интересные в этом доме штучки есть: в нижнем этаже очень большой зал, перекрытый крестовым сводом. Очень смелые линии, прямо красота. И недурна роспись. Подделка под Джотто или Дуччио, довольно безграмотная, впрочем. Под средневековье...

- А вы понимаете в этом толк?

- А как же! - воскликнул Ножов. - Я ж студент института гражданских инженеров и немножко художник. Фу, чорт, как щипнуло за ухо... - он приподнял воротник офицерской английской шинели и стал снегом тереть уши. Ну, а вы как, товарищ! Вы-то зачем приперлись сюда, в эту погибель, с позволенья сказать? Ведь здесь мертвечина, погост... Трупным телом пахнет.

- А вы? - вопросительно улыбнулся юноша.

- Я? Ну, я... так сказать... Я человек военный... Ну, просто испугался революции... Смалодушничал... А теперь... О-о!.. Теперь я не тот... Во мне, как в железном брусе, при испытании на разрыв, на скручивание, на сжатие произошла, так сказать, некая деформация частиц. И эти, так сказать, частицы моего "я" толкнули меня влево. - Он шагал, как журавль, клюя носом, теребил черную курчавую бородку и похихикивал. - Я постараюсь себя, так сказать...

- А нас убежало человек двенадцать из училища. Просто так... - прервал его юноша. - Погода хорошая была. Снялись и улетели, как скворцы. У белых все-таки посытней. Сало было, белый хлеб. И дисциплина замечательная. А потом, они говорили, что большевиков обязательно свергнут, не теперь, так вскорости. Ведь у нас многие убежали. В особенности купцы. Даже архиерей. А семейства свои оставили.

- Какое же у архиерея семейство? Любовница - что ли?

- Что вы, что вы! - сконфузился юноша. - Я про купцов.

Они прошли версты две. Местность открытая, слегка всхолмленная, кой-где чернели рощицы, скрывавшие мызы эстонцев. Свежий снег ослепительно белел под солнцем. Николай Ребров щурился, студент-прапорщик надел круглые синие очки.

- Да, товарищ, - сказал он. - Поистине мы с вами дурака сваляли. Там жизнь, там!

- Где?

- За Пейпус-озером. И только отсюда, с этого кладбища, я по-настоящему, так сказать, вижу Русь и знаю, что она хочет...

- Ничего не хочет, - занозисто проговорил Николай Ребров. - Все хотят, чтобы красные сквозь землю провалились. Аксиома. И как можно скорей.

- Кто все-то?

- Как кто? Все! Спросите крестьян, спросите горожан...

- Да, да!.. Спросите кулаков, купцов, долгогривых, зажиточных чиновников, у которых свои домишки... Так?

Они вступили в небольшой хвойный перелесок. Налево - просека. Слышался крепкий стук топора. С лаем выскочила черненькая собачонка - хвост калачом.

- Нейва! - крикнул прапорщик Ножов. Собачонка насторожила уши, завиляла хвостом. - Подождите, товарищ. Вот присядьте на пень... Нате папироску, я сейчас.

Ножов рысью побежал по просеке, собачонка встретила его по-знакомому и оба скрылись в лесу.

Вскоре топор замолк.

Николай Ребров, затягиваясь крепким табаком, старался привести в порядок свой разговор с Ножовым. Почему прапор думает, что только отсюда можно разглядеть, что хочет Русь? И что он в этом деле понимает? Или вот тоже Павел Федосеич... Ведь за дело взялись люди поумнее их: генералы, адмиралы, может быть, из царской фамилии кой-кто, наконец, такие известные головы, как Милюков, Родзянко, Гучков... А у них кто? Там, за Пейпус-озером? Кто они? Даже смешно сравнить.

По просеке, прямо на юношу, мчался заяц, и где-то с визгливым лаем, невидимкой носилась собачонка. Саженях в трех от замеревшего юноши заяц присел, поднялся на дыбки и стал водить взад-вперед длинными ушами. Николай Ребров гикнул и бросил шапку. Заяц козлом вверх и - как стрела вдоль опушки леса. За ним собака. Николай тоже побежал следом с диким криком, хохотом и улюлюканьем, но измучился в сугробах и, запыхавшийся, вернулся на шоссе. От просеки, не торопясь, нога за ногу, шел прапорщик и сквозь темные очки читал газету.

- Свеженькая, - сказал он, тряхнув газетой, его сухощекое лицо расплылось в улыбке.

- Откуда? - удивился юноша.

- Из России... Только чур - секрет... Тайна. Поняли? А вот тут еще кой-что... Повкуснее, - и он похлопал себя по оттопырившемуся карману, откуда торчал тугой сверток бумаги. - Эх, денег бы где достать...

- Зачем вам?

- Как зачем? А разве это даром? Думаете, это дешево стоит? Впрочем, у них отлично, так сказать, поставлено.

- Что?

- Фу, недогадливый какой. Да пропаганда! Ведь здесь, если хотите, очень много наших агентов, большевиков. Ну, и...

- Почему - наших? Разве вы большевик?