Пейзаж ночного видения

Все было отлично, совершенно не хотелось придираться. Ворчала лишь Маринка, остальные посмеивались, украдкой наблюдая за ней. Ребенок впервые в жизни куда-то вырвался! Постояльцев в гостинице было немного, лестница на второй этаж почти не скрипела. Аляповатые панели на стенах в коридоре, в принципе, держались, и лампы кое-где светили. «Какой разительный контраст между экстерьером и содержанием», – шептала Лена. Маринка услышала и энергично закивала. Из 21-го номера доносился невнятный бубнеж – работал телевизор. 22-й был Маринкин, 23-й предназначался для «молодых».

– Боже, я опять буду жить одна, – проворчала девочка, входя в номер и отбирая у отца тяжелую сумку. – Всегда одна, даже на море одна…

– Имеются варианты? – насторожился Вадим и чмокнул дочку в висок: – Отдыхай! Помойся, разбери сумку, поспи – мы тебя разбудим. Капусту, – ткнул он пальцем в сумку на колесиках, – разрешаю выбросить. И горничную надо бы добыть, если в этом богоугодном заведении имеется, конечно, горничная…

Ничто в этот день не могло испортить настроение! Он аккуратно прикрыл дверь 22-го номера и повернул сияющую физиономию к Лене:

– Пройдемте в апартаменты, мадам?

– Давно уже пора, – проворчала она, повисая у него на шее.

Настроение не испортил даже грузный, основательно в годах, мужик в майке и шортах, вышедший из 24-го номера. На носу у него красовались очки в позолоченной оправе. Он что-то залопотал на непонятном языке, расплылся до ушей и устремился к Вадиму, протягивая руку. Долго тряс ее, что-то говорил, любезно улыбнулся Лене, и ей пришлось улыбаться в ответ. Вадим показал знаками – мол, не полиглот. Но отдыхающий продолжал гундеть, потом опять тряс его руку. Вадим насилу высвободился, открыл дверь.

– На каком это он?

– Загадка, – отозвалась Лена, продолжая по инерции улыбаться и кивать. – Как-то гортанно, не вполне благозвучно… Не знаю я такого языка. Я вообще очень мало языков знаю. Думаю, датский или голландский.

Они прошли в свой номер и сразу направились к балкону, откуда открывался вид и на городок, и на море.

Местность у берега шла на понижение. За изогнутыми перилами парили крыши домов Береговой улицы, кроны деревьев, среди которых выделялись остроконечные верхушки кипарисов, просматривалась набережная, лавочки, торгующие сувенирами. А за всем перечисленным расстилалась безбрежная синь воды. Она мерно вздымалась – на море начиналось волнение. Покачивались лодочки. Солнце уходило за Крокодилову гору, но пока освещало поселок рассеянным светом. С балкона было слышно, как смеются на пляже люди, кричат голодные чайки, носясь над водой. Они облокотились на перила, Вадим обнял Лену, она прижалась к нему плечом и прошептала:

– Скоро солнце зайдет.

– И мы выйдем на тропу, – улыбнулся он. – Посидим в кафе, поужинаем, сходим на море, искупаемся… Как тебе моя дочь?

– Она хорошая девочка… Воспитывали ее, возможно, ужасно, но все равно хорошая. Когда-нибудь и ты познакомишься с моим верзилой. Если захочешь, конечно. Он тоже хороший парень. Только нервный немного, в папу…

– У него был сумасшедший папа? – Вадим почувствовал необъяснимый укол ревности. Нашел к чему ревновать – к делам давно забытых лет…

– Да нет, нормальный, – пожала плечами Лена. – Правда, немного с «гусями», срывался пару раз, руку на меня поднимал, из дома сбегал, потом возвращался, выгонял меня с ребенком на мороз и целые сутки не пускал обратно… Все нормально, навсегда избавилась от этого великовозрастного чуда…

– Эй, вы о чем там шепчетесь? – прозвучало вдруг слева. Оба вздрогнули, повернули головы. На соседнем, точно таком же балконе стояла Маринка. Она сменила джинсы на короткие шорты, кроссовки на тапки, вымыла голову. А вот рот у нее такой, что они не выдержав, расхохотались.

– Эй, люди, чего ржете, как ненормальные? – изумленно уставилась на них Маринка. – У меня кокарда на лбу выросла?

– Прости, пожалуйста, – икнула Лена.

– Сходи в зеркало посмотри, – сказал Вадим, держась за живот.

Девочка сделала страшные глаза и умчалась. Тут же из номера прозвучал вопль ужаса: «Блин горелый!!!» Через несколько секунд она вылетела обратно:

– Что это, папа?

– Что ела?

– Ничего!

– Кроме незрелого грецкого ореха? Который я приказал тебе не есть?

– Ну, да… Ну, и что? – Она опять умчалась и на этот раз отсутствовала довольно долго. А когда снова возникла на балконе, с лица стекала вода, черное пятно вокруг рта осталось на месте. – Пап, оно не отмывается!

– И не отмоется. Зеленый грецкий орех не отмывается. Это навсегда, хрюндель ты мой. Придется с этим жить. Видно, судьба у нашего рода такая, Мариша. Можешь, конечно, попробовать пемзой…

– О горе мне! – взвыл ребенок и снова скрылся в своем номере.

– Какой ты бессердечный, – вздохнула Лена, прижимаясь головой к его плечу. – А это правда не отмывается?

– Почему же, отмывается. Но не сразу. Уверен, у нее получится. Слушай, давай пойдем прогуляемся, – предложил Вадим, – а то так и просидим весь отпуск в отеле. Не хочешь надеть купальник?

– А как же Марина?

– Догонит, – ухмыльнулся он.