Пейзаж с наводнением

Четверть века спустя, я слышу, Вертумн, твой голос,произносящий эти слова, и чувствую на себепристальный взгляд твоих серых, странныхдля южанина глаз. На заднем плане — пальмы,точно всклокоченные трамонтанойкитайские иероглифы, и кипарисы,как египетские обелиски.Полдень; дряхлая балюстрада;и заляпанный солнцем Ломбардии смертный облик

божества! временный для божества,но для меня — единственный. С залысинами, с усамискорее а ла Мопассан, чем Ницше,с сильно раздавшимся — для вящего камуфляжа —торсом. С другой стороны, не мнехвастать диаметром, прикидываться Сатурном,кокетничать с телескопом. Ничто не проходит даром,время — особенно. Наши кольца —скорее кольца деревьев с их перспективой пня,нежели сельского хоровода

или объятья. Коснуться тебя — коснутьсяастрономической суммы клеток,цена которой всегда — судьба,но которой лишь нежность — пропорциональна.

VII

я водворился в мире, в котором твой жест и словобыли непререкаемы. Мимикрия, подражаньерасценивались как лояльность. Я овладел искусствомсливаться с ландшафтом, как с мебелью или шторой

(что сказалось с годами на качестве гардероба).С уст моих в разговоре стало порой срыватьсяличное местоимение множественного числа,и в пальцах проснулась живость боярышника в ограде.Также я бросил оглядываться. Заслышав сзади топот,теперь я не вздрагиваю. Лопатками, как сквозняк,я чувствую, что и за моей спиноютеперь тоже тянется улица, заросшая колоннадой,что в дальнем ее конце тоже синеют волныАдриатики. Сумма их, безусловно,

твой подарок, Вертумн. Если угодно — сдача,мелочь, которой щедрая бесконечностьпорой осыпает временное. Отчасти — из суеверья,отчасти, наверно, поскольку оно одно —временное — и способно на ощущенье счастья.

VIII

«В этом смысле таким, как я, —ты ухмылялся, — от вашего брата польза».

IX