Пейзаж с парусом

— Хожаков. Контрольный мастер в цехе, где работал Гуго. Из местных — заводы слились, когда приехали эвакуированные, так он дневал и ночевал у Шульца, карточки ему отоваривал; нечего, говорил, произношение в магазине демонстрировать. В цехе все знают, а в магазине — нечего. Ну а когда я приехала, они вместе комнату разгородили… Хожаков и конспирацию устраивал, мы с ним на мороз выходили прогуливаться, когда проверка прописки случалась — я ведь нахально там обитала…

— Без прописки и без карточек, — в тон подсказал Травников.

— Ага. Вот они оба со мной и делились — Шульц и Хожаков. — Юлия отложила фотографию и, перебрав оставшиеся, протянула снимок Травникову. — Смотри, какой Шульц импозантный в военной форме, хоть и без погон. Ничего? Прусские гены все-таки кое-что значат! И, между прочим, я снимала. Тут все Гуго фотографировал, а это — я.

— А где это? Тоже в Свердловске?

— Ну, — Юлия обидчиво сложила губы трубочкой, — неужели не узнал? А еще летом жил у нас в Павшине… Это же Банька, помнишь? А там, выше по склону. — Красногорск.

Да это была действительно та речушка, где летом сорокового года Травников бродил по щиколотку в воде. Дачный поселок находился правее, дальше от того места, где на фотографии стоял Шульц — в ловко сшитом кителе без погон, в сапогах, и фуражка на голове браво сидела, как у потомственного офицера. Вот только неясно было, что слева, на другом берегу Баньки: раньше там стояли бараки, Санька там жил, они и теперь виднелись, но как бы через проволочную сетку.

— А здесь почему колючая проволока?

— Почему… Потому что лагерь военнопленных, Гуго переводчиком у начальника лагеря работал. Его в сорок втором, в конце, Коминтерн разыскал и направил на работу с военнопленными. Сначала на Урале, а потом в Красногорске… Я там, Жека, «На дне» по-немецки смотрела. Самодеятельность — но блеск! Из Москвы караванами машин приезжали смотреть. Кому разрешалось, разумеется. А Сатин, — Юлия еле сдерживала смех, — Сатин — бывший генерал вермахта. Гуго мне потом писал, что не без влияния, наверное, Горького тот генерал в ГДР стал заместителем министра.

— Вы, значит, переписывались с Шульцем?

— Изредка, — сказала Юлия и замолчала, уставилась в окно. Продолжила медленно, тихо: — Не могла я его мучать, понимаешь. Не задалось у нас. Сразу, с первого знакомства. То есть у меня не задалось: друзья, а он хотел большего.

Она опять замолчала, стала собирать фотографии в пачку, и Травников вдруг понял, почему Шульц так придумал — чтобы черный пакет попал к Юлии не сразу. Он был теперь совершенно уверен, что Петер, племянник Шульца, и не искал Юлию, так совпало, что ее не было в Москве, а вообще-то у Петера наверняка были инструкции разыскать его, Травникова. Он не хотел, Шульц, быть неправильно понятым и в своем самом последнем послании, ему нужен был свидетель.

— Как ты перевела? — спросил Травников. — Ну, это слово: гастфройндлих… ух, язык сломаешь!

— Добрая, — сказала Юлия, и глаза ее повлажнели. — Добрая страна. — С долгим вздохом она положила фотографии на стол и, будто бы разом отсекая всех и вся из круга своих мыслей и памяти, бодро спросила: — А ты-то как, Жека, добрый мой родственник? Ася говорила, бежать из своей газеты собрался. Что, стоит?

Травников неопределенно мотнул головой.

— Двадцать рэ в месяц прибавка. Но я сегодня изменил решение. Остаюсь. Есть поговорка: храни вещь семь лет, и она пригодится.

— Семь! Ты, по-моему, раза в два больше в редакции отбарабанил. По-прежнему боишься разбогатеть?

— Вот еще…

— Ну, тогда, наверное, из моральных соображений. Одержал победу над собой?

— Как сказать. Меня сегодня мой подчиненный зло корил, что плохо работаю. Вот, буду стараться исправиться. Заводик специально присмотрел. Стану помогать коллективу достигать высот мирового прогресса.

— Ты? — Юлия всплеснула руками. — Ты, Жека, плохо работаешь? Не верю. Небось все твердишь, что можно лучше, а кругом и рады: хоть один сам признается, что не умеет… Чего ты действительно не умеешь, так это постоять за себя. И Аська тебе не помогает — и так, мол, хорош! Наверное, спит до одиннадцати, если не растолкать, да?

— Что поделаешь. — Травников усмехнулся. — Организм требует. Врачи теперь определили: каждому по потребности.

— Скажешь тоже — организм. Что я, сестричку не знаю? Тебе бы, Жека, на мне жениться — горы бы свернул!.. Ну скажи, подошла бы я тебе в жены?

Травников с опаской поднял глаза на Юлию. Она смотрела с веселым вызовом, и трудно было понять, шутит она или всерьез. Травников тяжело передохнул:

— Ладно о старом. Давай лучше поговорим, что с дачей делать. Ты ведь тоже наследница…