Пейзажи

Экбаль Ахмад[86] был, как мне кажется, человеком, который видел жизнь целиком. Он был хитер, сообразителен, не тратил времени на дураков, любил готовить и был полной противоположностью оппортунисту – тому, кто дробит жизнь на мелкие осколки. Однажды я написал рассказ о его детстве в Бихаре в эпоху разделения Индии и Пакистана. Это была печатная версия того, что он как-то ночью поведал мне в одном амстердамском баре. Прочитав мой рассказ, он попросил изменить его имя, что я и сделал. Рассказ был о том, что́ заставило его в возрасте семнадцати лет решиться стать революционером. Теперь он мертв, и я возвращаю ему имя.

Испытав влияние Франца Фанона[87], и в особенности его книги «Проклятьем заклейменный», он принял активное участие в нескольких освободительных движениях, включая борьбу палестинцев. Я помню, как он рассказывал мне о Дженине. В конце жизни Экбаль основал университет свободной мысли в Пакистане, названный в честь великого философа рубежа XIV–XV веков Ибн Хальдуна, предвосхитившего появление такой дисциплины, как социология.

Экбаль очень рано понял, что жизнь неминуемо ведет к разделению. Эту истину люди осознали прежде, чем категория трагического была отброшена, как мусор. Но Экбаль знал и принимал трагическое в жизни. Поэтому он тратил много своей феноменальной энергии на налаживание связей – дружеских отношений, политической солидарности, военной лояльности, совместного сочинительства, гостеприимства, – связей, которые имели шанс сохраниться после неизбежного разделения. Я до сих пор вспоминаю кушанья, которые он готовил.

И я никак не ожидал встретить Экбаля в Рамалле. Но, как ни странно, в первой же книге, которую я взял в руки и открыл, была его фотография на третьей странице. Нет, я не искал его. Но он все же был где-то рядом со мной, когда я решил поехать в этот город, и он оставил мне сообщение, которое я прочел, подобно СМС, на крошечном экране моего воображения.

Посмотри на камни! – гласило оно.

Хорошо, ответил я по-своему, камни.

Некоторые деревья, в особенности шелковица и мушмула, все еще могут рассказать историю, как давным-давно, в другой жизни, до Накбы[88], Рамалла была городом отдыха и праздности для богатых, местом, куда можно было сбежать из близлежащего Иерусалима во время жаркого лета, курортом. «Накба» означает катастрофу 1948 года, когда тысячи палестинцев были убиты, а семьсот тысяч были вынуждены покинуть свою страну.

Задолго до этого в садах Рамаллы молодожены сажали розы, гадая, как сложится их супружеская жизнь. Пойменная почва подходила для роз.

Сегодня нет ни одной стены в центре Рамаллы, ныне столицы Палестинской автономии, которая не была бы увешана фотографиями погибших, сделанными, когда они были еще живы, а теперь распечатанными в виде небольших плакатов. Погибшие – это мученики Второй палестинской интифады, начавшейся в сентябре 2000 года. Мучениками стали те, кто был убит израильской армией и поселенцами, а также те, кто решил пожертвовать собой в самоубийственных контратаках. Их лица преобразуют хаотичную застройку в нечто сокровенное, вроде папки с личными письмами и фотографиями. У этой папки есть отделение для магнитного удостоверения личности, выпущенного израильскими спецслужбами, без которого ни один палестинец не может проехать и пары километров, и другое отделение – для вечности. Вокруг плакатов стены испещрены следами от пуль и осколков.

Тут фотография пожилой женщины, которая могла быть бабушкой, – в нескольких папках. Вот мальчики, только ставшие подростками, много отцов. Слушая истории о том, как они встретили свою смерть, вы вспоминаете, что такое бедность. Бедность постоянно толкает на самый трудный выбор, который почти ни к чему не приводит. Бедность – это жизнь с этим почти.

Большинство мальчиков, чьи лица можно увидеть на стенах, родились в лагерях беженцев, таких же бедных, как трущобы. Они рано оставили школу, чтобы зарабатывать деньги для своих семей или помогать отцам в их работе, если таковые у них были. Некоторые мечтали стать первоклассными игроками в футбол. Многие мастерили катапульты из дерева, веревок и крученой кожи, чтобы бросать камни в армию оккупантов.

Любая попытка сравнить оружие сторон этого конфликта возвращает нас к вопросу о том, что значит бедность. У одних вертолеты «апач» и «кобра», истребители F-16, танки «абрамс», вооруженные внедорожники «хамви», электронные системы наблюдения, слезоточивый газ; у других – катапульты, рогатки, неумело используемые мобильные телефоны, калашниковы и взрывчатка, в основном самодельная. Чудовищность этого контраста открывает между этими пораженными горем стенами нечто такое, чему я не могу дать имени. Если бы я был израильским солдатом, то, несмотря на все мое вооружение, в конечном счете меня бы это испугало. Возможно, именно об этом сказал поэт Мурид Баргути: «Живые стареют, но мученики становятся только моложе».

Три истории от стен.