Пелагий Британец

Да, именно так. Как и мой брат Аркадий, я воображала, что злоба вырастает в ответ на обиду, на страх, на удар. Мне было трудно представить себе, что злобой можно наслаждаться, можно нарочно выращивать ее в себе, лелеять. И поэтому я совсем не понимала того, что творилось вокруг меня во дворце в те месяцы. Я только чувствовала, что воздух в комнатах тяжелел, и просила пошире открывать окна. Но открытые окна не спасали. Все эти епископы, евнухи, генералы, собиравшиеся кучками и толпами в залах, шептавшиеся, перебегавшие по коридорам, умолявшие о чем-то императора и императрицу и потом почтительно и разочарованно пятившиеся, казались мне глубоко и незаслуженно обиженными. Им хотелось помочь. Но чем?

О том, что произошло в ночь на Пасху, я узнала от живой свидетельницы. Сестра моей постельницы в тот год решила наконец присоединиться к церкви Христовой. Но она непременно желала принять крещение из рук Иоанна Златоуста. И для этого приехала в Константинополь из Пергама. За несколько дней до Пасхи постельница пришла ко мне очень встревоженная.

— Правда ли, что епископы выпросили у императора указ о закрытии собора Святой Софии?

Увы, это оказалось правдой.

Златоусту было запрещено входить в собор, запрещено покидать епископский дворец. Священникам его партии не разрешили крестить новообращенных. А жаждавших крещения — приезжих и местных — собралось тогда в Константинополе больше трех тысяч человек.

В ночь на Пасху никто не мог заснуть. Город глухо гудел. Под окнами я несколько раз слышала звон оружия, тяжелую поступь солдат. Потом все же задремала. И проснулась от сдавленных стонов и всхлипов. Пошла на звуки. Они шли из комнаты моей постельницы. Войдя, я увидела ее сестру — растерзанную, в мокрой крестильной рубашке, облеплявшей голое тело, с окровавленным лоскутом кожи, свисающим со щеки, с длинными кровоподтеками на плечах и груди.

— Господи! Кто это сделал? Бандиты? На тебя напали ночные разбойники?

Но нет — бандиты тут были ни при чем.

Оказалось, что непреклонный Златоуст не подчинился приказам, не побоялся угроз. Как и было обещано новообращенным, его священники попытались начать обряд крещения в соборе Святой Софии. Но посланная стража перекрыла все входы. Тогда священники объявили, что крещение будет продолжаться в банях Константина, что у церкви Всех Апостолов.

Толпа потекла туда.

Главный бассейн в банях превратили в гигантскую крестильную купель. Люди входили в нее, ждали своей очереди, потом повторяли за священником слова молитвы и поднимались по ступеням под благословение. Хотя обряд совершался со всей возможной поспешностью, толпа крестившихся была слишком велика и очередь двигалась медленно.

Вдруг от дверей раздались крики боли и отчаяния. Послышался лязг оружия, звуки ударов, топот ног.

Сестра моей постельницы оглянулась и увидела солдат. Много солдат с дубинками и мечами. Они ломились через толпу, с хохотом раздавая удары. Били стариков, женщин, детей без разбору. Когда дорвались до священников, принялись избивать их с особым старанием. В воду полетели свечи, святые дары, кадильницы.

Полуодетые, окровавленные люди в ужасе разбегались, искали укрытия в темноте улиц.

Моя постельница смазывала раны сестры и утешала ее:

— Все же ты приняла святое крещение… Не только водой, но и кровью… Ты пострадала за Господа нашего, и Он воздаст тебе в жизни вечной.

Но та все мотала головой и повторяла со страхом:

— Святотатство… Такое святотатство… Господь покарает всех нас… Не простит святотатства…

На следующий день я узнала, что начальник городской стражи Луциус нарочно послал необученных солдат для разгона крестившихся. Это был отряд фракийских новобранцев — необузданных, жадных до драки, пьяневших от вида льющейся крови и бегущих людей. Но такова была сила веры новообращенных, что, избитые и полуодетые, под утро они снова собрались вокруг уцелевших священников за городской стеной и закончили обряд крещения.

Дворцовые интриги и борьба не утихли после Кровавой Пасхи. Император тянул, откладывал, совещался, колебался. Из Рима и Равенны шли письма от императора Гонория в защиту Златоуста. Враги архиепископа понимали, что все будет зависеть от императрицы Эвдоксии. Но она пряталась в своих покоях, не хотела принимать участия в украшении готовившегося злодеяния гладкими словами. Ко мне императрица была очень добра в эти месяцы, часто просила навещать ее в добровольном заточении. Но мне эти визиты были тяжелы. Я впервые видела, как душа утекает из живого человека.

Наконец, в одно июньское утро, шепот пролетел по дворцовым залам и коридорам: ночью Иоанн Златоуст был уведен из своего дома, тайно посажен на корабль и отправлен в ссылку, на армянскую границу.

А следующей ночью запылал собор Святой Софии.