Пентакль

Следует заметить, что мертвым о нашей жизни известно совсем не мало. Откуда и как, сложный вопрос, но известно, причем в подробностях.

– Какое-то болото! – скривился поручик, разом теряя хорошее настроение. – Великороссия, Малороссия, прости господи, Эстляндия… Разбежались по берлогам! А всё адвокатишки с прочими демократами!..

– Мало мы их давили, демократов этих! – вскинулась Оксана. – Люди голодают, работы нет, стариков без поддержки бросили, детишки малые без призору, а они!.. Село это, Градовое, – во что село превратили? Четыре хаты осталось, старухи на картофеле гнилом доживают, землю запустили, вместо хлеба мак ядовитый сеять стали!..

– Приятно видеть такое единство мнений, молодые люди, – вздохнул Сергей Ксенофонтович. – Неужели вы считаете, что контрразведка Деникина или ВЧК Дзержинского полезнее для народа? Самая скверная демократия лучше самого распрекрасного террора! Белые, красные… Даже за гробом помириться не можем!

Откуда только голос взялся, откуда слова? Привстал учитель, помолодев словно. Но и поручик вскочил. Блеснул глазами яркими, поднял острый подбородок:

– На чем мириться? Жили мы счастливо в великой стране – в державе от моря Белого до моря Желтого под сенью государева скипетра! И когда пришел час умереть за нее, лучшие из нас шагнули под пули, чтобы не превратили Бланк с Троцким жизнь народную в ад, чтобы не стала Великая Россия поганой Ресефесерией!

– Не тебе оскорблять вождей наших! – крикнула в ответ Оксана, даже о ямочке на подбородке забыв. – Зверье вы, белые, убийцы да насильники. Встал против вас народ трудовой, и захлебнулись вы кровью, которую сами же пролили! Будет вам ад и на этом свете, и на том!

Договорила. Отвернулась. Повисла в воздухе тяжелая тишина. И вдруг холоднее стало, темнее даже.

– А я, знаете, недавно стихотворение услышал, – негромко заметил учитель, словно и не было ничего. – Его лет тридцать назад написали, но печатать не позволили. Запрещено-с! Дикость богоспасаемого отечества, причем очередная. Теперь, кажется, разрешили… Там про нас с вами. Наизусть запомнил не все, отрывок…

Помолчал Сергей Ксенофонтович – и читать принялся. Негромко, только чтоб услыхали.

На этом кладбище простомпокрыты травкой молодойи погребённый под крестом,и упокоенный звездой.Лежат, сомкнув бока могил,и так в веках пребыть должны,кого раскол разъединилмировоззрения страны.

Как спорили звезда и крест!Не согласились до сих пор!Конечно, нет в России мест,где был доспорен этот спор.Пока была душа жива,ревели эти голоса.Теперь вокруг одна трава.Теперь вокруг одни леса.

Умолк голос Сергея Ксенофонтовича, народного учителя.

– Неспокий, – еле слышно сказала красный боец Оксана Бондаренко на родном малороссийском.

– Немирье, – перевел поручик на русский. – Немирье… Сергей Ксенофонтович, а дальше не помните?

– Кажется… – Учитель задумался. – Еще четыре строчки.

А ветер ударяет в жестькреста, и слышится: Бог есть!И жесть звезды скрипит в ответ,что бога не было и нет.

– А ведь скоро придут, – так же тихо проговорила Оксана. – За кем на этот раз?

Не ответили. Да и что отвечать было?

Спокойная жизнь тихого погоста нарушалась редко. Тут давно не хоронили – зато время от времени появлялись «те», неведомые, почти даже невидимые. Скользнет серая тень, закружится воздушный водоворот….

Приходили обычно на Пасху, как раз после службы. Вездесущий дядько Бык был уверен: «те» – гости из самого Пекла; смущало лишь появление таковых именно на Святой Великдень. Ни голоса, ни шороха… Скользили тени от кладбищенских ворот, окружали то одного, то другого – и прощай! Светлела, проникалась прощальным светом нестойкая мертвецкая плоть, вздрагивал воздух, замирал.

Забирали без всякого порядка – и старожилов, и тех, кто только начал обживать погост. Не все боялись. Некоторые, напротив, ждали «их» прихода, надеясь, что там, куда заберут, настанет наконец окончательная ясность. Что настанет, были уверены почти наверняка – никто из ушедших не возвращался.

И вот близился очередной «их» час.

– Я-то думал, страшнее смерти ничего не будет. – Поручик дернул ртом, резко втягивая воздух. – Даже не подерешься! Нет, все-таки попытаюсь, слабы «они» – без боя схарчить русского офицера!

– Мне кажется все же, что «те» – не любимые персонажи господина Фроленко, – негромко заговорил учитель. – Какое-то явление, неразумное, чисто природное. Мы ведь мало знаем законы этого мира.

– Законы тут обычные, вполне научные, – твердо возразила Оксана больше по привычке, нежели по убеждению. – Только что это? Не то ли, о чем ты, Андрюша, говорил: вторая смерть? Настоящая которая?