Пепел державы

Но войско не двигалось с места. Иоанн ждал избрания Максимилиана на польский престол. Он не любил ждать. Каждый день с ближними боярами объезжал он широко раскинувшийся русский лагерь. Молвят, Баторий, этот безродный ставленник османов, сумел прорваться в Польшу, сторонники же его с оружием заняли Краков и похитили королевские регалии. Иные молвят, что он уже даже коронован, но Иоанн не верил этому, ведь несколько месяцев назад польские купцы оповестили московских бояр, что Максимилиан избран королем всей знатью. Царь видел в Стефане слабого противника, коему не удержаться на престоле. Пущай, пока жив, возвращается в свой Семиград, под крыло султана!

"Семиградский воевода хочет силой быть правым, на татар, турок и иную великую силу надеется. А нам великая честь и слава стоять на своем за все христианство…".

Так царю писал император, называя его "любимым братом". Непременно вместе они сокрушат общих врагов — иного не дано.

Войска стояли на Оке, готовые выступить в Крым, едва Максимилиан войдет в Краков и станет полноправным королем Речи Посполитой. Каждый день приходили странные вести. Молвят, Стефан все больше укрепляет власть, осаждает не покорившиеся ему города.

Время шло, провиант нещадно расходовался большим войском. И уже тогда Иоанн понял, что все идет прахом. Война с Крымом откладывалась, ибо назревала война с Польшей. Раз шляхта не согласилась с условиями Иоанна и его союзников, клялась в верности ставленнику османов, быть войне! Нельзя воевать с Крымом, пока за спиной сильный враг.

Собирали лагерь, возвращались домой ни с чем. Андрею Щелкалову и Афанасию Нагому царь поручил ехать впереди войска, дабы отпустить заточенных в Угличе крымских послов, снабдить дарами да узнать у них, что надобно для заключения союза с ханом.

Другие гонцы отправились к думе с наказом собирать посольство к Максимилиану. Везли они грамоту, скрепленную царской печатью, в коей Иоанн призывал властителя Священной Римской империи поскорее вмешаться в борьбу за власть в Польше и силой оружия отнять ее у Батория.

Иоанну нездоровилось. Его везли в крытом возке, куда он слег, когда понял, что не осталось сил ехать в седле. Возок покачивало на ухабах, пахло целебными травами, курившимися в чашах. Снаружи слышались конское ржание и стук копыт — неотступно следовали свита и стража. Стояла нестерпимая жара, но Иоанна трясло от озноба под меховыми покрывалами и овчиной. Сквозь небольшое оконце возка пробивался луч солнечного света, в коем, кружась, летали едва различимые для глаз частички пыли. Иоанн, истощенный переживаниями, мыслями о войне, изменах и интригах, опустошенный, молча следил за их танцем и вспоминал, как, будучи еще совсем ребенком, он так же наблюдал за ними, когда ездил с матерью на богомолье. И казалось, что он снова невинный отрок, любивший сказки няньки и сладкую тыковку на обед, и что мать рядом, и он чувствует себя защищенным в ее руках. А за окном, как тогда, деревни многолюдные, храмы беленые, тихие зеленые леса и сверкающие на солнце речушки.

— Вот, Ванюша, земля твоя. Ты великий князь, тебе оберегать ее и заботиться о ней. И о люде, что живет на этой земле. Погляди, Ванечка, сколько их, все тебе кланяются! — слышится ему голос матери. И он приподнимается на руках, заглядывает в оконце, ожидая, как тогда, увидеть разодетых в нарядные сарафаны и цветастые платки баб, и мужиков, что, крестясь, кланяются при виде государева возка, да резвых златоглавых ребятишек, что пытаются подобраться ближе, дабы увидеть великого князя Московского, такого же, как они, маленького мальчика…

И вот перед глазами появилась мать, облаченная в саван, холодная, невозмутимая, торжественная — такая, какой он запомнил ее в гробу… Иконка в ее мертвых белых руках…

Следом возникли в памяти хищные, безжалостные глаза бояр, убийц матери, устремленные на него, мальчишку… Едва не вскрикнув, Иоанн вскочил со своего ложа, весь мокрый от пота. Отдышавшись и утерев взмокшее чело, государь взглянул в окно возка.

Деревня, кою увидел Иоанн, была мертва. Чернотой зияли окна полусгнивших согнувшихся изб, у иных домов провалилась крыша. Где раньше была пашня, растет высокая, с человеческий рост, густая трава. Без сил Иоанн снова рухнул в ложе…