Пепел и сталь

Конечно, ничто — ни бой, ни разговор, ни скрытность — в ту ночь не помогли. В ту ночь, когда их схватили, когда никто не мог его предать — кроме нее. Но почему тогда и ее забрали? Она не могла…

«Хватит», — сказал себе Кельсер, прокравшись в комнату. Тут было полно длинных столов, уставленных разнообразными аппаратами для плавки. Они были не такими грубыми, как в кузницах — скорее маленькие горелки и тонкие инструменты мастера-металлурга. На стенах горели лампы, а в углу тлел крупный красный горн. Кельсер почувствовал, как откуда-то повеяло свежим воздухом: на другой стороне комнаты открывался вход в несколько коридоров.

Комната казалась пустой. Вошел Геммел; Кельсер потянулся к монетам, снова притягивая их к себе. На нескольких запеклась кровь погибших стражников.

Все еще пригибаясь, он миновал стол, где лежали принадлежности для письма и маленькие книги в обложке из ткани. Кельсер глянул на Геммела, который шел по комнате, даже не пытаясь скрываться. Старик упер руки в бедра, оглядываясь.

— Так, где он?

— Кто? — спросил Кельсер.

Геммел снова забормотал и двинулся по комнате, сбрасывая со столов инструменты и разбивая их о пол. Кельсер скользнул по периметру, собираясь заглянуть в боковые коридоры — поглядеть, не идет ли кто. Посмотрев в первый же, он увидел, что коридор кончается длинной узкой комнатой. И она не была пуста.

Кельсер замер, потом медленно выпрямился.

В комнате было с полдюжины человек, мужчин и женщин, привязанных за руки к стенам. Камер не было, но бедняги выглядели так, будто их избивали почти до смерти. Одежда их свисала лохмотьями, пропитанными кровью.

Кельсер потряс головой, сбрасывая оцепенение, и шагнул к первой женщине в ряду, вытащил ее кляп. Пол был сырым; похоже, недавно кто-то вылил на пленников несколько ведер воды, чтобы не допустить вони в лаборатории. Повеяло свежестью: ее принес порыв ветра из дальнего конца холла, куда выходила комната.

Женщина напряглась, как только он коснулся ее, глаза мгновенно открылись и расширились от ужаса.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо… — прошептала она.

— Я не причиню тебе вреда, — пообещал Кельсер. Пустота внутри, казалось… изменилась. — Поверь. Кто ты? Что здесь происходит?

Женщина ответила пустым взглядом. Она содрогнулась, когда Кельсер потянулся к ее путам, и он заколебался.

Послышался сдавленный звук; бросив взгляд в сторону, Кельсер увидел другую женщину — постарше и с фигурой матери. От избиения ее кожа почти сошла, но глаза были не столь безумными, как у молодой.

Кельсер подошел к ней и вытащил кляп.

— Пожалуйста, — прошептала женщина. — Освободи нас. Или убей.

— Что это за место? — прошипел Кельсер, стараясь разобраться с ее путами.

— Он ищет полукровок, — ответила она. — Чтобы опробовать новые металлы.

— Новые металлы?

— Я не знаю, — выдохнула женщина; по ее щекам струились слезы. — Я просто скаа — как и мы все. Я не знаю, почему он берет нас. Он говорит о… о металлах. Неизвестных металлах. Я думаю, он сошел с ума. То, что он делает… он говорит, что хочет вызвать нашу алломантию… но, господин, я не из знати. Я не могу…

— Тише, — сказал Кельсер, освобождая ее. Узел пустоты в душе загорелся чем-то непонятным. Чем-то, похожим на гнев — но иным. Большим. Это чувство согревало, но вызывало слезы.

Освобожденная женщина уставилась на свои руки, на запястья с содранной кожей. Кельсер повернулся к остальным беднякам-пленникам: большинство уже очнулось. В их глазах не было надежды; они просто тупо смотрели перед собой.

Да, он чувствовал их отчаяние.

«Как можно жить в таком мире? — подумал Кельсер, отойдя, чтобы помочь другому пленнику. — В мире, где творится такое?»

Страшнее всего в этой трагедии было то, что он знал — подобные ужасы были обыденны. Скаа всегда были доступны. Никто не мог их защитить. Всем было плевать.

Даже ему.

Большую часть жизни он не обращал внимания на такую жестокость. О, он притворялся, что сражается — но на деле лишь обогащался. Все планы, все аферы, все великие замыслы крутились вокруг него.

Только вокруг него.

Он освободил еще одну пленницу, молодую темноволосую женщину, напомнившую ему Мэйр. Избавившись от пут, она просто свернулась клубком на земле; Кельсер стоял над ней, физически ощущая свое бессилие.

«Никто не дерется, — подумал он. — Никто даже и не думает, что можно драться. Но они неправы. Мы можем… я могу драться».

В комнату вошел Геммел; он мимоходом глянул на скаа, словно и не заметил их. Бормоча что-то себе под нос, он сделал по комнате лишь несколько шагов, когда из лаборатории раздался голос:

— Что здесь происходит?

Кельсер узнал голос. Он никогда не слышал этого человека — но узнал надменные, самоуверенные интонации. Презрение. Еще миг — и он уже встал, прошел мимо Геммела, шагнул обратно в лабораторию.

Там оказался человек в изысканном костюме и застегнутой до горла белой рубашке. Короткая стрижка по последней моде, костюм, явно доставленный из Лютадели — определенно сшитый по самым модным меркам.

Он властно воззрился на Кельсера — и тот улыбнулся. По-настоящему, впервые со времени побега из Ям. Со времени предательства.