Пепел революции

На следующий день они выдвинулись в сторону Севастополя, но снежные заносы достигли такой силы, что смогли продвинуться только до Бахчисарая, где их полк остановился в обветшалом ханском дворце. Все конармейцы сгрудились о фонтана, который воспел Пушкин и долго не могли понять, в чем дело.

Кильчевский подозревал, что Фрунзе намеренно не форсирует продвижение на юг, чтобы дать противнику нормально эвакуироваться. На следующий день они все-таки достигли моря. Севастополь представлял собой совершенно печальное зрелище. Везде на улицах валяются вещи, видны последствия погромов и мародерства. Похоже, ситуация в конце вышла из-под контроля. Кое-где валялись трупы, а в самом порту, несмотря на уверенность Кильчевского, был абсолютный хаос. Видимо, Штаб хоть и готовился целый год к эвакуации, но так и не смог ее осуществить приемлемо. Везде стояли разбитые ящики с припасами, военной техникой, где-то валялись картины и женские манто. Много вещей плавало на поверхности воды, а в открытом море виднелись темные силуэты многочисленных кораблей. Казалось, им передалась неуверенность и беспомощность пассажиров, и они не знали, в какую сторону плыть. В Грузию? В Болгарию? В Константинополь? Люди молча стояли на причалах и смотрели на своих братьев на кораблях, которые так же молча прощались со своей Родиной и знали, что больше ее никогда не увидят.

Фрунзе постоял у моря, будто советуясь с ним, потом повернулся и направился в штаб. У него еще было много дел.

Эпилог

По одной из грязных узких улочек Константинополя, по брусчатке, которая помнила еще византийские времена, шел импозантный господин. Он был одет в дорогой костюм с блестящими туфлями, а трость с богато инкрустированной ручкой привычно смотрелась в его руке. Господин шел важно и с достоинством, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть получше какой-то старый дом или мечеть. За ним неслась стайка чумазых мальчишек, которые никогда не видели в этом нищем районе ничего подобного. Он ловко обходил лужи, да так тщательно, что на его дорогом костюме за все время не появилось ни одного пятнышка.

Наконец, он остановился у одной из покосившихся стен и посмотрел по сторонам.

— Тут, что ли, — неуверенно он пробормотал по-русски. Этот хитрозадый Баткин как бы чего не перемудрил. Опять какие-то свои планы плетет, подлец. Давно расстрелять его надо.

Неудивительно, что здесь прозвучал этот язык. После окончания Гражданской войны в Константинополе жили десятки тысяч беженцев со всей России, а в некоторых районах города русский язык звучал даже чаще, чем турецкий или французский. Одно лишь вызывало вопросы. Практически все беженцы, проживающие в Константинополе, были ужасно бедны и просто не имели денег, чтобы отправиться дальше. Кто спас хоть что-то, смог вывезти с собой хоть небольшую сумму денег из России, не останавливались в этом грязном городе, который застрял между древностью и современностью, а двигались дальше, в Париж или в США, которые открывали безграничные возможности.

Человек с тростью толкнул покосившуюся дверь и вошел внутрь. Там располагался двор и дом, которые выглядели еще беднее и ущербнее, чем снаружи. Там располагались какие-то грядки, и несколько кур деловито расхаживали в поисках еды.

Из дома вышел человек какого-то невообразимого вида в каких-то больничных обносках и докторской шапочке.

— Вы ко мне? По какому поводу?

Господин улыбнулся и обвел глазами двор.

— Да, не слишком вы удачно устроились. Что и говорить, для военного генерала очень скромно.

— Как есть. Я вас слушаю.

— Обидно, знаете. Когда честные сыны Родины, которые сражались за свои идеалы, влачат жалкое существование, а какие-то проходимцы, которые только и делали, что воровали, сейчас в Ницце или Париже завтракают деликатесами в обществе красавиц.

— У меня нет настроения на философские диспуты. Если пришли пожалеть меня, то это бесполезно. Прошу удалиться.

Господин посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся еще шире.

— Яков Александрович, неужели мы меня не узнаете?!

Странный человек снял докторскую шапочку и присмотрелся.

— Нет, извините. Мы что, знакомы?

— Ну обижаете, право. Помните, два года назад на Перекопе дело было. Вы там совершали подвиги, а мы потом слушали Вертинского.

— Постойте… Черт, забыл… Евгений Викторович, кажется?! Человек от подполковника Алексешенко?! Вот так встреча!

— Яковлевич, ну это не важно. Да… как поменялось все.

Слащев засуетился, пошел в дом, вытащил стол и пару табуретов. Поставил чайник и уставился на собеседника.

— Вы меня извините, такой водоворот событий, столько всего случилось. Я про вас и забыл давно, думал, хлопнули вас где-то. Вон в какие опасные игры вы влезли! А где же вы, как вы?!

Было заметно, что генерал очень стыдится своего бедственного положения и лохмотьев и старается беседой отвлечь гостя.

— Яков Александрович, столько всего произошло, что и не вспомнить. Да и не очень интересно все это. Как вы? Я слышал, вас разжаловали? Конфликты с Главнокомандующим?

Слащев заржал, как конь и долго не мог остановиться.