Пепел Вавилона

Уходя, разрушали доки. Глушили реакторы, потом либо портили, либо снимали. Разбирали сети питания и систему трубы. Замолчала система обороны со вскрытыми и опустошенными магазинами. Передатчики и приемники пошли на запчасти, а что осталось, то сплавили в болванки. От медцентров оставили не больше, чем необходимо для находившихся там пациентов. Забрать и это, сказал Марко, было бы жестокостью.

До подхода врага Цереру могли покинуть миллиона полтора человек из шести миллионов. Оставшимся предстояло существовать в каменно-титановой скорлупе, годной для жизни немногим больше, чем первоначальный астероид.

Вздумай земляне его восстановить, они бы потратили годы и на эти годы были бы пришпилены к станции, как букашки к доске. Вздумай Земля преследовать и атаковать Свободный флот, стрелять пришлось бы по кораблям с беженцами. Решись они забросить станцию, миллионы астеров, оставленных на их попечение, погибли бы, а симпатии остальных волей-неволей обратились бы со старого на новое. Любой их ход обернулся бы победой Свободного флота. Победить внутряки не могли. Марко был гением.

Жизнь на «Пелле» быстро вернулась к старому распорядку, однако теперь Филип отмечал разницу. Привычки станции Церера переменили команду. Прежде всего, лучше стала выпивка. Джамил набил свою каюту бутылками в полированных ящичках из настоящей древесины. Одна упаковка стоила заработка Филипа за три года, а что уж говорить о виски из этих ящиков. Дина притащила с собой полдюжины расписанных вручную шелковых шалей, конфискованных из дома какой-то землянки, и расхаживала в них, как птица, выставляющая напоказ оперение.

Все нацепили золотые безделушки, сверкали бриллиантами и оливином, а лучше всего был янтарь. Все прочие самоцветы можно было нарыть в Поясе, а для янтаря требовались дерево и миллион лет. Только этот камень говорил о Земле, и на шее у астера он лучше всех духов, пряностей и кожаных жилетов показывал, кем они стали. Вся роскошь, влитая в Пояс Землей и Марсом, принадлежала теперь Свободному флоту. Вернулась к астерам – по справедливости.

Все было бы превосходно, если бы не отец.

Филип с той минуты, как Марко в сопровождении Розенфелда вернулся на корабль, заметил, что избегает встречи. Спустя несколько дней под ускорением он понял, что ждет вызова. Лежа в койке, не в силах уснуть, он представлял себя под взглядом отца, призывающим к ответу за все, что сын натворил на Церере. Бормоча себе под нос, чтобы никто не подслушал, Филип репетировал свои ответы. Безопасник сам виноват. Филип вспылил, потому что его унизила местная девчонка. Это вышло случайно. Это было оправданно. Образ девчонки из клуба не шел из головы, превращаясь понемногу в воплощение дьявола. Подстреленный безопасник в его оправданиях вырастал в хама и придурка, скорее всего сочувствующего внутренним планетам.

В действительности ужасавшая его встреча оказалась совсем иной. Просто поздно ночью открылась дверь каюты, и Марко вошел непринужденно, как к себе. Филип сел, моргая со сна, пока отец устраивался в ногах его кровати. Разгон прижал его мягкой четвертушкой g. Марко жестом включил свет.

Он, сцепив пальцы в замок, склонился к сыну. Волосы у него были связаны в тугой узел на макушке, кожа на висках натянулась. На щеках пробивалась щетина, глаза как будто запали на несколько миллиметров. Ушел в себя – подумал Филип. Он знал, что иногда у отца такое бывало и выглядело именно так. Филип подтянул колени к груди и стал ждать.

Марко вздохнул. И заговорил на несвойственном ему астерском жаргоне.

– Видимость, – сказал он. – Савви? Война, политика, мир и все между. Все про видимость.

– Как скажешь.

– Уйти с Цереры было правильно. Умно. Гениальный ход. Так все говорят. А вот внутряки? Старая сука с Земли и новая с Марса? Они скажут иначе. Назовут это бегством, да? Отступлением. Победой над Свободным флотом и всем, за что он борется.

– Это неправда!

– Я знаю. Но придется это доказать. Демонстрация силы. Нельзя… – Марко вздохнул и откинулся назад. Улыбнулся устало. – Нельзя уступать им темпо.

– Нельзя – значит, не уступим, – сказал Филип.

Марко хихикнул. Тихий, теплый смешок. Положил ладонь на колено Филипу – шершавую и теплую ладонь.

– А, Филипито. Мичо. Мне теперь только с тобой и поговорить.

Сердце у Филипо подкатило к горлу, но улыбки он себе не позволил. Только кивнул – серьезно, как взрослый человек, как военный советник. Марко на минуту прикрыл глаза, откинулся на переборку. В этот момент он выглядел уязвимым. Все тот же отец, все тот же вождь Свободного флота, но еще и человек, усталый, беззащитный. Никогда еще Филип не любил его так сильно.

– Так и сделаем, – сказал Марко. – Покажем, что сильны. Пусть возьмут станцию, а потом увидят, что ничего на этом не выиграли. Не такая уж это победа.

– Вообще не победа, – сказал Филип, но Марко уже оттолкнулся от койки, встал, шагнул к двери. Отец был уже наполовину в коридоре, когда Филип спросил:

– Еще что-нибудь?