Читаем Пер Гюнт: стихотворения полностью

Вы мне в письме вопросы задаете:Чем люди ныне так удрученыИ дни влачат в безрадостной дремоте,Как будто страхом странным смущены?И почему успех не тешит душу,И люди переносят все невзгоды,И ждут безвольно, что на них обрушатГрядущие, неведомые годы?Я здесь не дам сих тайн истолкованья, —Вопрос, а не ответ – мое призванье.Но раз уж Вы решились написать,То пусть вопрос Ваш будет не напрасным, —Конечно, если Вы не слишком ясныйОтвет потребуете, так сказать, —Я сам в ответ хочу вопрос задать,Но только как поэт, прошу прощенья,Спрошу не прямо, а путем сравненья.Скажите ж мне, когда-нибудь случалосьУвидеть Вам у наших берегов,Как отплывает судно от причалаВ открытый океан под шум ветров?Вы видели – и помните, конечно,На корабле дух ревностный, живой,И общий труд, спокойный и беспечный,Слова команды, четкой и простой.Как будто это мир закономерныйС орбитою своей, как шар земной,Идет путем, рассчитанным и верным.
Нередко судно в путь уходит дальний —Иные ищет гавани и страны;Сгружают вскоре груз первоначальный,Берут товар с названьем чужестранным;И наполняют в рвенье неустанномТрюм ящиками, бочками, тюками —И в точности, какой теперь багаж —И груз навален в трюм, ни экипаж,Ни даже капитан не знают сами.И снова судно отплывает в дали,Кипит, белея, пена за кормой, —Как будто тесен стал простор морской,И кажется, что он вместит едва лиВесь этот сгусток смелости людской,Которую и штормы множат дажеУ путников, а также в экипаже.Да, здесь не позабыли ни о чем:Закреплены надежно груза горы,И держатся в порядке все приборы,Чтоб в море судно верным шло путем.Есть налицо и знанья, и уменье, —Здесь места нет и тени подозренья.Но все же, вопреки всему, однаждыСлучиться может так среди стремнин,Что на борту без видимых причинВсе чем-то смущены, вздыхают, страждут.Немногие сперва тоской объяты,Затем – все больше, после – без изъятий.Крепят бесстрастно парус и канаты,
Вершат свой долг без смеха и проклятий,Приметы видят в каждом пустяке.Томит и штиль, и ветерок попутный,А в крике буревестника, в прыжкеДельфина зло душой провидят смутной.И безучастно люди бродят сонные,Неведомой болезнью зараженные.Что ж тут случилось? Что за час настал?В чем тайная причина злого гнета,Кто мысль и волю парализовал?Грозит опасность? Повредилось что-то?Нет, ничего. Дела идут, как шли, —Но без надежд, без мужества, в тиши.А почему? Затем, что тайный слух,Сомненья сея в потрясенный дух,Снует по кораблю в неясном шуме, —Им мнится: труп сокрыт у судна в трюме.Известно суеверье моряков:Ему лишь только стоит пробудиться, —Оно всевластно, хоть лежит покровНа истине, покамест не домчитсяНа зло всем мелям, шхерам, вещим птицамИх судно до родимых берегов.Взгляните ж, друг, – Европы пакетботПуть держит в море, к миру молодому,И оба мы билет на пароходПриобрели, взошли на борт, и вотПривет прощальный брегу шлем родному.
Как дышится легко здесь, по-иному,Какой прохладой ветер обдает!Багаж весь в трюме сложен со стараньем!А кок и стюарт смотрят за питаньем.Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот?Машины и котел гудят под нами,Могучий поршень движет рычагами,И воду винт, как острый меч, сечет;Хранит от крена парус при волненье,А рулевой хранит от столкновений.Фарватер верный мы себе избрали;Снискав себе доверье и почет,Наш капитан пытливо смотрит в дали.Чего ж еще, чтоб плыть нам без забот?И все же в океане, далеко,На полпути меж родиной и цельюРейс, кажется, идет не так легко.Исчезла храбрость, настает похмелье.И бродят экипаж и пассажирыС унылым взором, заплывая жиром.Полны сомнений, дум, душевной смутыИ в кубрике, и в дорогих каютах.Вы о причине задали вопрос!Но ощутили ль вы, что близко что-то,Что целый век, свершив свою работу,С собою все спокойствие унес?Какая тут причина – неизвестно,Но все, что знаю, расскажу вам честно.На палубе однажды ночью душной
Я был один под звездной тишиною.Улегся ветер от ночного зноя,И воздух был ласкающе-послушный.Все пассажиры спать легли в истоме,Мерцали снизу лампы, сонно тлея,Шла из кают жара все тяжелее,Держа усталых в тихой полудреме.Но в их дремоте не было покоя, —Я это видел сквозь иллюминатор:Лежал министр оскалясь, – он состроитьХотел улыбку, но без результата;Профессор рядом спал, объятый мукой,Как бы в разладе со своей наукой;Вот богослов весь простыней накрылся,Другой в подушки с головой зарылся;Вот мастера в поэзии, в искусстве, —Их сны полны и страха, и предчувствий.А над дремотным царством беспощадноЛегла жара, удушливо и чадно.Я взор отвел от этой сонной жути,Взглянул вперед, где ночь была свежей;Я глянул на восток, где уж бледнейСветились звезды в предрассветной мути.Тут словно донеслось в неясном шумеНаверх, где я у мачты сел в раздумье, —Как будто кто-то громко произнесСреди кошмаров и смятенных грез:«Боюсь, мы труп везем с собою в трюме!»1875
Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная библиотека поэзии

Возвращение Чорба. Стихи
Возвращение Чорба. Стихи

Сборник рассказов и стихотворений, опубликованных ранее в различных эмигрантских изданиях, был подготовлен Набоковым в июне 1929 г.; вышел из печати в декабре того же года.Спустя четверть века в книге «Русская литература в изгнании» Струве дал сжатый, но очень точный анализ всей набоковской лирики — в том числе и стихотворений из «Возвращения Чорба». «В <…> тщательно отобранных стихотворениях, вошедших в "Возвращение Чорба" <…> срывов вкуса уже почти нет, стих стал строже и суше, появилась некоторая тематическая близость к Ходасевичу (поэту, которого зрелый Набоков ставил особенно высоко среди своих современников), исчезли реминисценции из Блока, явно бывшие чисто внешними, подражательными, утратилось у читателя и впечатление родства с Фетом, которое давали более ранние стихи Набокова (сходство и тут было чисто внешнее, фетовской музыки в стихах Набокова не было, он был всегда поэтом пластического, а не песенного склада). <…> Стихи "Возвращения Чорба" в большинстве прекрасные образчики русского парнасизма; они прекрасно иллюстрируют одно из отличительных свойств Набокова как писателя, сказавшееся так ярко в его прозе: необыкновенную остроту видения мира в сочетании с умением найти зрительным впечатлениям максимально адекватное выражение в слове».Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Стихи и поэзия
Университетская поэма
Университетская поэма

В конце 1926 года Набоков пишет «Университетскую поэму» — 882 стиха, 63 строфы по 14 строк. Главным предметом исследования в поэме представляется одиночество, будь то одиночество эмигранта, студента или старой девы.«Университетская поэма» — это также дань Пушкину. В поэме такое же количество строк в песне и такая же структура песни, как и в «Евгении Онегине», а ее строфа старательно переворачивает ту форму, которую изобрел для своей строфы Пушкин: четырнадцатая строка в пушкинской схеме становится первой у Сирина, женская рифма превращается в мужскую, а мужская — в женскую. Сирин показывает молодым поэтам, которых он рецензировал, что можно делать со стихом: общая схема, индивидуальные открытия.Несмотря на все ее хрупкое обаяние и великолепный комментарий к Пушкину, «Университетская поэма» все-таки представляется слишком сдержанной, в ней слишком мало пушкинской музыки и пушкинской страстности. Хотя Пушкин бывал и хрупким или холодным, он, кажется, всегда пил жизнь залпом. «Университетская поэма», дивного фарфора сервиз из тридцати шести предметов, позволяет нам разве что цедить жизнь маленькими сладкими глотками. Однако Иван Алексеевич Бунин, великий старейшина эмигрантской литературы, был иного мнения. Сразу после выхода поэмы он написал Сирину письмо, в котором чрезвычайно тепло отозвался о ней.Б. Бойд. «Владимир Набоков. Русские годы»

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Проза / Русская классическая проза
Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия
Стихи, 1916
Стихи, 1916

Свою литературную деятельность Владимир Набоков (Сирин) начинал не с прозы, а со стихов. В 1916 г., еще будучи учеником Тенишевского училища, на собственные деньги, полученные по наследству от скоропостижно скончавшегося «дяди Руки» (Василия Рукавишникова), юный Набоков издает книгу стихотворений, которую, как потом чистосердечно признавался писатель, «по заслугам немедленно растерзали те немногие рецензенты, которые заметили ее». Среди этих хищников был преподаватель Тенишевского училища Василий Гиппиус По воспоминаниям Набокова, «В. В. Гиппиус <…> принес как-то экземпляр <…> сборничка в класс и подробно его разнес при всеобщем, или почти всеобщем смехе. <…> Его значительно более знаменитая, но менее талантливая кузина Зинаида, встретившись на заседании Литературного фонда с моим отцом <…> сказала ему: "Пожалуйста, передайте вашему сыну, что он никогда писателем не будет"»Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков

Поэзия

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное / Драматургия
Ликвидаторы
Ликвидаторы

Сергей Воронин, студент колледжа технологий освоения новых планет, попал в безвыходную ситуацию: зверски убиты четверо его друзей, единственным подозреваемым оказался именно он, а по его следам идут безжалостные убийцы. Единственный шанс спастись – это завербоваться в военизированную команду «чистильщиков», которая имеет иммунитет от любых законов и защищает своих членов от любых преследований. Взамен завербованный подписывает контракт на службу в преисподней…«Я стреляю, значит, я живу!» – это стало девизом его подразделения в смертоносных джунглях первобытного мира, где «чистильщики» ведут непрекращающуюся схватку с невероятно агрессивной природой за собственную жизнь и будущее планетной колонии. Если Сергей сумеет выжить в этом зеленом аду, у него появится шанс раскрыть тайну гибели друзей и наказать виновных.

Александр Анатольевич Волков , Виталий Романов , Дональд Гамильтон , Павел Николаевич Корнев , Терри Доулинг

Фантастика / Шпионский детектив / Драматургия / Боевая фантастика / Детективная фантастика
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия