Пьер, или Двусмысленности

Пьер чувствовал слабую дрожь Изабеллы в его объятиях, она склонилась головою к нему на грудь; его всего закрыли, будто струи водопада, темные блестящие потоки ее длинных и ничем не сколотых волос. Отбросив волну ее локонов в сторону, он не мог наглядеться на гибельную красоту ее лица, и им овладела беспредельная печаль. Изабелл лежала на руках его, будто помертвелая; будто бездыханная, ибо смерть оставляет совершенно нетронутыми и затаенное спокойствие, и прелестные черты человеческого лица.

Пьер уж сбирался громко звать на помощь, но тут Изабелл медленно открыла глаза; и он почувствовал, что оцепенение понемногу покидает ее тело и что она мало-помалу приходит в себя, и вновь ощущает он, как ее сотрясает легкая дрожь в его объятиях, словно ее чуть-чуть смущает и настораживает то, что смертный муж позволяет себе так ее обнимать. Пьер молча клянет свой не в меру пылкий нрав да опрометчивость и одновременно преисполняется бесконечным уважением к Изабелл. Он заботливо ведет ее к скамье у двустворчатого окна, и садится с нею рядом, и ждет в молчании до тех пор, пока минует это первое потрясение от их встречи и она станет более спокойной и готовой к тому, чтобы вновь завести с ним беседу.

– Как ты теперь себя чувствуешь, сестра моя?

– Благодарю тебя! Благодарю тебя!

Сладостная, неодолимая сила вновь звучит в музыкальном ее голосе, а также мягкие, чудные нотки иностранного акцента – все вместе кажется Пьеру фантастическим, а меж тем тот голос все более и более завладевает его душою. Он наклоняется и целует ее в лоб, а после чувствует, как ее ручка ищет его руки, и сжимает ее в своей без лишних слов.

Ныне Пьер перенес все свое внимание на то ощущение, кое в нем пробудило сплетение их рук. Он чувствует пожатие этой очень маленькой и загрубевшей, но на диво сильной ручки. И тогда, по одной только натруженности ее рук, он понимает, что дочь его отца все это время должна была тяжким трудом зарабатывать себе на хлеб в том же мире, где он, ее единокровный брат, вел столь праздное существование. Он вновь почтительно целует ее в лоб и, касаясь его теплыми губами, бормочет молитву к небесам.

– Я потеряла дар речи при виде тебя, Пьер, брат мой. Отныне я вся, со всеми моими мыслями и желаниями, навеки останусь пред тобою в неоплатном долгу; где ж мне отыскать слова, чтоб заговорить с тобой? Будь на то воля Божья, Пьер, величайшим благом для меня было бы теперь лечь наземь и умереть. Тогда я обрела бы покой. Будь же снисходителен ко мне, Пьер.

– Всегда я буду снисходителен к тебе, моя возлюбленная Изабелл! Не заговаривай со мною покамест, если это для тебя сейчас наилучшее, если только в силах ты сохранять молчание. Вот это пожатие твоей руки, сестра моя, это и есть самое красноречивое из обращений.

– Я и не знаю, когда же мне заводить с тобою речь, Пьер, а сердце мое по-прежнему переполнено.

– До сокровенных глубин моего сердца я люблю и уважаю тебя, и сочувствие мое к тебе, никогда не угасая, переживет саму вечность!

– О, Пьер, неужто не властен ты меня исцелить от этих грез наяву, спасти от этой неразберихи, что со мною творится? Моя бедная голова все кружится и кружится; и в этом кружении не предвидится никакой передышки. Сама жизнь моя после этого не продлится долго, ибо все чувства стеснились во мне, не находя выхода. Поворожи, чтобы я пролила слезы, Пьер, иначе мое сердце разорвется от мучительного томления – более губительного, чем все мои прежние страдания!

– О вы, властные утолить нашу жажду вечерние небеса, о вы, обильные росою туманы с холмов, пролейтесь над нами дождем! Удар грома прогрохотал, так отчего вслед за ним не идет ливень?.. Пусть она заплачет!

Тогда головка Изабелл склонилась к брату, ища поддержки, и крупные слезы закапали на его плечо; а вскоре Изабелл мягко отстранилась и выпрямилась рядом с Пьером, немного успокоившись.

– Если ты чувствуешь, как мысль твоя замирает на необъятном просторе, ибо она устремилась ко мне, сестра моя, то и я чувствую то же по отношению к тебе. Я и сам едва ли знаю, как мне должно говорить с тобой. Но когда ты смотришь на меня, моя сестра, ты видишь того, кто в душе своей уже дал незыблемые обеты быть для тебя во всех отношениях, до последней крайности, и во всех превратностях судьбы твоим защитником и всеми признанным братом!

– Ныне ты расслышал не один пустой шум общих фраз, но самую заветную песнь, что звучит во глубине моего сердца. Ты обращаешься к человеческому существу, а некое божество должно ответствовать тебе; божественные звуки некой флейты, что играет незримо, должны отвечать тебе, ибо нет сомнений, что твои совершенно невозможные слова, Пьер, нет сомнений, что они не остались неуслышанными на небесах. Блаженство, что далеко превосходит все земные блага, – вот что ждет тебя за это.