Пьер, или Двусмысленности

– Я поведала тебе о втором или, вернее, о третьем месте из моих воспоминаний прошлого… и рассказала о них в том порядке, как они запомнились мне самой, то есть я хотела сказать, что говорила о людях, что жили в том доме, как это следует из моих самых первых впечатлений о них, что я еще могу воскресить в памяти. И в том доме я осталась на несколько лет – на пять, на шесть, быть может, на семь лет, – и за то время, что я там провела, я стала смотреть на все другими глазами, ибо расширились мои знания об окружающем мире, хоть они всегда были неясными. Одни жильцы исчезали, другие переходили от улыбок к слезам, какие-то те были безучастны ко всему по целым дням, поведение некоторых становилось диким и возмутительным, и молчаливые мужчины препровождали их на нижние этажи, о которых я ничего не знала, но тягостные звуки неслись из-под пола, то были стоны да бряцание железа, словно оно падало на пол, едва прикрытый соломой. Время от времени мне доводилось видеть гробы, которые в молчании вносили в дом около полудня, и спустя пять минут они появлялись снова, казалось, потяжелевшие, но я не видела тех, кого в них увозили. Однажды я видела огромный гроб, что не проходил в двери, и в конце концов его втащили вовнутрь через нижнее окно те трое мужчин, которые никогда не размыкали губ; и, наблюдая за ними, я видела, как они потом вытолкнули его обратно и увезли с собой. Но число тех незримых постояльцев, кои покидали дом этим путем, постоянно пополнялось за счет других недоступных моему взору особ, которых привозили сюда в закрытых экипажах. Некоторые шли все в лохмотьях и пешком… или, вернее, их тащили, принуждая идти. Как-то раз я слышала ужасные вопли и, бросив беглый взгляд в окно, увидела сильного, но грязного мужчину с перекошенным лицом, по виду крестьянина, связанного веревками, с четырьмя длинными свободными концами, которого держали за них сзади множество невозмутимых мужчин, тащивших этого дикого, грязного человека по направлению к дому. Затем я услышала, как в ответ на этот вой раздались рукоплескания, пронзительные крики, завывания, смехи, благословения, молитвы, клятвы, гимны и все прочие бессмысленные звуки, что неслись со всех комнат моего дома.

Бывало, что в тот дом иногда приходили – хоть и очень ненадолго, менее чем на час, – люди, чья наружность в те поры казалось мне примечательной. Они имели спокойный вид, они не смеялись, они не стонали, они не рыдали, они не делали странных гримас; их взгляды не выражали бесконечную усталость; их одежда не была ни нелепой, ни фантастической, – иными словами, они совсем не походили на всех тех, кого я видела прежде, исключая очень немногих в доме, которые, казалось, всем управляли. Про этих людей приятного вида я думала, что они какие-то странные слабоумные… из тех, кто с виду спокоен, но чей разум блуждает, что они спокойны душою и что блуждает у них только тело и что они какие-то странные слабоумные.