Ее смех поразил Курта в самое сердце. Он пригласил ее на ужин, потом в постель. Они без сожалений оставили прошлое в прошлом.
Неужели теперь для них уже слишком поздно?
ПАУК
— Его нет.
Врут.
— Он просил меня прийти сегодня. Сказал, что будет после трех, — говорю я, улыбаясь им, словно лучшим друзьям.
К черту их! К черту их всех!
— Его нет, — повторяет толстуха с обвисшими губами, перепроверяя бумаги. — Нет, сегодня его не будет. Вы ошиблись.
Я сжимаюсь под ее взглядом. Достаю коробку, показываю ей:
— Это для него.
Коробка уже видала виды. Я слишком долго таскал ее с собой. Часто приходилось зажимать ее под мышкой, и в середине образовалась вмятина.
Коробка все еще почти белая, но бант вот-вот отвалится.
Она выглядит подержанной. Так и есть. Я нашел ее в мусорном баке. И пахнет она соответствующе — дымом, выпивкой и потом.
Ну и ладно. Зато нож внутри острый. Я проверял. Срубил ветку дерева одним движением руки. Это старый охотничий нож, напоминающий формой рыбу. Чешуйчатая рукоятка переходит в длинное, гладкое, цельное лезвие, толщина которого позволяет рубить ребра.
Я — охотник. Добыча от меня не уйдет.
Не сегодня, так завтра я его достану.
Я стараюсь казаться меньше. Им нравится, когда ты меньше. Так они кажутся себе большими и сильными.
Чуть сильнее сгибаю здоровое правое колено и опускаю плечи.
— Значит, я ошибся. Простите. А когда он будет?
Она смотрит на меня, и ее взгляд смягчается. Я ничтожен, не представляю угрозы. Я маленький, старый и грязный. Ей меня жаль.
— Не могу сказать, — отвечает она. — Это запрещено.
Я тру глаз. Тот, который инфицирован. Он слезится.
— Я просто хочу поблагодарить его, — говорю я. — Он помог моему сыну; он отличный врач. — Я смотрю в землю и стараюсь казаться еще меньше. — У меня для него подарок. — Снова показываю ей коробку.
Наконец толстуха ломается. Смотрит в бумаги и говорит:
— Завтра в девять он будет.
Тру глаз, благодарю ее и медленно ухожу, привычно прихрамывая на левую ногу.
Я не спешу, пока не оказываюсь в темноте, где она меня не видит.
Они все меня не видят.
Завтра в девять.
ГЛАВА 7
Эмма изучала рентгеновский снимок, рассматривая с увеличением легкие в поисках затемненных зон по краям. Они там были.
Сначала до нее донесся вопль:
— Ублюдки! Да мой адвокат вас всех посадит!
Потом появилась каталка. Мужчина, прикованный к ней наручниками, извивался всем телом и плевался. Паре полицейских и двум взмокшим техникам скорой помощи едва удавалось удерживать его на каталке. Возле восьмой палаты их уже поджидали наготове охранники в форме: на руках перчатки, на поясе электрошокеры.
Эмма увидела бегущую за каталкой Джуди с набором для мягкой фиксации в одной руке и листками голубой бумаги в другой.
— Мой? — спросила Эмма.
— Да.
Эмма последовала за каталкой.
— Отпустите меня, сволочи! — продолжал орать мужчина.
Его темно-синий свитер порвался, и сквозь дыру в рукаве торчал разбитый локоть. Молния на плотных темно-серых брюках расстегнута, промежность сырая. Нижнего белья нет. Ботинки надеты на босу ногу. Скудноватая экипировка для такой холодины.
Из-за окружающего синяка левый глаз опух и не открывался. Кровь вокруг рта подсохла, но с каждым ругательством во все стороны летела кровавая слюна.
— Сейчас наденем на него маску. Что с ним?
Чернокожий офицер, державший правую ногу пациента, раньше работал на скорой.
— Рад вас видеть, доктор Стил. Нашли его спящим у входа в магазин «Все по доллару». Судя по запаху, он изрядно выпил и, похоже, подрался, но на вопросы не отвечает. По пути пытался нас покусать. Плевался в работников скорой, но не попал.
— Мы его знаем? Раньше что-то было?
— Сейчас найду, — ответила Джуди. — Он здесь не в первый раз.
Она наклонилась, чтобы закрыть лицо пациента маской. Тот попытался ее укусить. Джуди отдернула руку, и у него ничего не вышло.
Бродяга снова обрушил на окружающих потоки отборной брани, пытаясь вырваться на свободу. Техники удерживали его. Шесть пар рук в перчатках приподняли пациента, чтобы переложить на каталку отделения неотложной помощи.
— «Пять и два»? — предложила Джуди.
— Не помешает, — ответила Эмма. — И двадцать пять димедрола.
Джуди кивнула и отправилась за препаратами. «Пять и два» — классический «успокоительный коктейль» из 5 миллиграммов галоперидола, нейролептика, и 2 миллиграммов лоразепама, седативного препарата, — можно было легко ввести одной инъекцией, при необходимости даже через одежду, чтобы успокоить буйного пациента и обеспечить безопасность и ему, и медикам.
— Помощь не нужна?