Перегной

Вот я и всплывал, не имея к этому своему всплытию никакого отношения, не составив относительно его собственное мнение.

Я всплывал в ледяной воде и поначалу ничего не чувствовал. Но потом, неизвестно на какой день, час или минуту всплытия, время здесь потерялось и не имело каких—то определенных отсечек, я  начал ощущать. Сначала я стал различать градации холода. Холодно было везде. Но на стремнинах и вблизи водоворотов холодно с прибавлением некоей энергии, не тепла, а именно энергии, могущей, при некоторых обстоятельствах перейти в тепло. А в некоторых местах энергии, наоборот, не было. Там тоже был холод, но холод этот, в отсутствии энергии, был особенно холодным. Холодным железобетонно, непробиваемо.

Но мне на это было наплевать. Я всплывал безучастно. Здесь холодно так, а здесь эдак, ну и что? Я всплывал и иногда равнодушные водоросли оглаживали мое равнодушное тело. Холодные водоросли, в холодной воде, терлись о холодное тело и когда оно всплывало выше, они также холодно и равнодушно шевелились подо мною,  пронизывая своими стеблями водную толщу.

Зачем же я тогда всплывал. И когда возник этот вопрос, тотчас появилась боль. И уже никуда не исчезла. Исчезали, так и не найдя ответа вопросы, и появлялись новые, а боль никуда не девалась. Боль ускорила всплытие, меня вынесло на поверхность и прибило куда—то к зыбкому, хлюпкому, но все—таки берегу. И болтало и мотыляло теперь на мелководье, трясло и качало частой волной прибоя. Омывало, забивало песком, шлепало сгустками мертвых водорослей.

На смену холоду пришла боль и она жгла тело. Когда жжение стало нестерпимым — вернулись все вопросы, ведя галантно, под ручку свои пары—ответы. Все стало ясно. Я жив. Я — живой!  И по осознанию этого прибой сменился жарким паром, песок досками, а сгустки водорослей — мягкими шлепками банного веника. Я был в бане и меня растирали и парили.

* * *

Боль из ссадины на макушке тотчас вернула меня на место, в лежачее положение. Я не мог знать, что потолок в бане будет так низко, потому и шибанулся со всего маху, пытаясь усесться. Но это теперь было не важно. Я убедился, что я живой, и что тело  меня слушается. Теперь боль меня не беспокоила. Она была со мной, но переполнявшая меня радость не оставляла ей место и выдавливала ее  по капле, как раба.

— Где я? — Попробовал я просипеть в плотный чад бани. Получилось плохо. Слежалые мехи легких не растягивались во всю ширь, не желали наяривать во всю ивановскую, отказывались аккомпанировать на этом празднике возвращения к жизни. Ну это ничего. Это мы еще успеем. Тот кто находился со мной в бане уже ощупывал меня, пытаясь, видимо на ощупь определить последствия моего рывка и удара о притолоку.

Жесткие, шершавые, с неровным краем огрубелых ногтей пальцы поелозили по горлу, нащупали на нем ниточку пульса и отстранились. Послышался успокоенный вздох и неразличимый шепот. По губам моим еще провели ладонью, определяя видимо идет или нет, горлом кровь, и тотчас звуки послышались уже чуть поодаль. Где—то забулькало, будто кто—то набирал воду. Затем тишина бани взорвалась резким шипением и меня окутало облако горячего пара. По телу захлестали прутья веника, сначала сильно и редко, потом мелко и часто, затем опять сильно и редко и так, сменяясь  в строго заданной последовательности, несколько раз. Я лежал, не шевелясь, под этими ударами и то заходился от холода в мелкой дрожи, то улетал куда—то в сладостной истоме.

* * *

Я живу здесь вторую неделю. Здесь — это в скиту. Именно так называли это место в Молебной. Именно отсюда присылались снадобья, когда я валялся в бреду в Федосовской бане, именно про это место мимоходом говорили жители. Именно про это место никто ничего не мог толком пояснить. Или не хотел.

Откуда я догадался, что это скит? Ниоткуда. Просто так решил. В этом месте  висит в воздухе отчуждение. Оно соседствует здесь с отрешением и покоем. Такое может быть только в скиту, хотя раньше я в скиту никогда не был. В общем, я просто знаю — что я живу в скиту, я знаю, что это  «тот самый» скит и мое знание истинно. Это я тоже знаю. Такое знание — самоцельное, само по себе, может быть только в скиту.

Только  в скиту одновременно могут сосуществовать знание в ранге истины, отчуждение, отрешение и покой. Почему я в этом уверен? Просто уверен,  ибо  знаю.  Это бесполезно постичь, встроить в какую—либо систему умозаключений, рассуждений, понятий. Это бесполезно прикинуть на какую—то сетку координат. Все будет не то. Это невозможно понять, пока не окажешься в таком месте.