Перегруженный ковчег. Гончие Бафута. Зоопарк в моем багаже

Совершенно иными повадками отличаются мешетчатые крысы: эти грызуны величиной с небольшого котенка жили в нашем зверинце по соседству с семейством даманов. Крысы эти принадлежат к довольно неприятной группе животных, которые не хотят – или не могут? – опорожнять свой кишечник иначе, как в воду, и предпочитают при этом воду проточную. На воле им, вероятно, служат для этой цели ручьи: вода уносит помет и он удобряет какое-нибудь растение ниже по течению. Однако в клетке я не мог предоставить моим мешетчатым крысам ручей, и пришлось им удовольствоваться кое-чем похуже – горшком с водой. Не так-то приятно ставить в клетку чистенький, симпатичный горшок, наполненный прозрачной, как слеза, водой, и через пять минут увидеть, что он полон жидкого помета. Все это было очень хлопотно – ведь в жару животным необходим постоянный запас свежей питьевой воды, а тут крысы загрязняют ее, не успев напиться. Я очень старался отучить их от злополучной привычки, но все понапрасну; в конце концов пришлось поставить им в качестве уборной большой горшок и давать побольше сочных фруктов в надежде, что фрукты утолят их жажду.

Но вернемся к даманам. В Бафуте я вообразил, что это скучные недружелюбные животные и всю свою жизнь только тем и занимаются, что сидят и жуют листья, тупо глядя в одну точку стеклянными глазами. В главном же лагере я понял, что сильно ошибался: когда даман приходит в хорошее расположение духа, он способен резвиться, как ягненок. По вечерам, когда клетку заливал солнечный свет, старая самка располагалась на полу клетки, важная, внушительная – ни дать ни взять лев с Трафальгар-сквер в Лондоне, – и неторопливо жевала пучок нежнейшего шпината или листьев кассавы, а малыши резвились рядом. Игры у них были дикие и шумные: они гонялись друг за дружкой по всей клетке, а порой, к моему немалому удивлению, взбегали по гладкой деревянной задней стенке до самой крыши и только оттуда, с самого верха, падали на пол.

Когда им надоедали эти цирковые трюки, они обращали свою дородную мамашу в подобие крепости. Один взбирался ей на спину, а другой кидался на него и пытался его оттуда сбросить. Порой оба сразу оказывались у матери на спине и яростно боролись друг с другом, а мать преспокойно лежала, не шевелясь, задумчиво глядела в пространство и не переставала жевать. Я с удовольствием наблюдал эти игры, одно лишь было досадно: милые детки подчас так увлекались, что резвились до глубокой ночи, особенно если ночь выдавалась лунная. А когда два малыша-дамана носятся по клетке из угла в угол и поднимают такой шум, будто в деннике дерутся молодые жеребцы, уснуть совершенно невозможно. Я садился в постели и самым устрашающим голосом кричал им: «Тише вы!» И представьте, даманята на полчаса затихали; хорошо, если за это время успеешь заснуть, – ведь через полчаса все начиналось сначала: снова стучали по доскам копытца, звенела проволока и раздавался весьма мелодичный звон – это от удара копытцем опрокидывались миски с едой. Да, уж что-что, а скучными даманов никак не назовешь.

И еще один зверек показал себя во всей своей красе, когда мы приехали в главный лагерь: черноухая белка, та самая, что подняла такую кутерьму на лестнице перед виллой в Бафуте. В то время я и не подозревал, что кутерьма на лестнице – лишь малая толика того, на что способно это неугомонное существо, если оно в соответствующем расположении духа. Можно было подумать, что любимое развлечение в жизни этой зверюшки – удирать, увлекая за собой вслед толпу преследователей. Бельчонок, как я уже говорил, был совсем еще маленький; попав в мой зверинец, он очень скоро стал на диво ручным. Я брал его в руки, сажал к себе на плечо, и он ничуть не протестовал: сидел столбиком и исследовал мое ухо в надежде, что я догадался спрятать там для него орех или еще что-нибудь вкусненькое. Если вокруг было не больше четырех человек, он вел себя в высшей степени достойно, но вид толпы тотчас наполнял его каким-то дьявольским желанием бежать и увлечь за собой погоню. Вначале я думал, что людская толпа беспокоит и пугает его и он действительно старается удрать. Но скоро убедился, что дело совсем не в этом: если за ним гнались, но не могли догнать, бельчонок останавливался, усаживался на задние лапки и дожидался, когда преследователи подойдут поближе. Очень забавно, что мы сперва назвали маленького негодника «Любимчик» (за его послушание и хороший характер) и только потом открылось нам все его коварство. Первые гонки Любимчик учинил через три дня после того, как мы приехали в главный лагерь.