Переиграть войну! В «котле» времени

Люк, не задавая лишних вопросов, встал и вышел в сени. Вскоре они внесли в комнату высокого молодого парня, одетого в замызганную и изорванную серую гимнастерку и темно-серые бриджи. Лицо его «украшала» богатая коллекция синяков и ссадин. Левый глаз заплыл так, что было непонятно видит ли он им вообще. Кисть и предплечье его левой руки были замотаны тряпками, а на черных петлицах действительно красовалось по два «кубаря».

- Давай его на лавку положим, - предложил Люк Дымову.

- Лучше - на пол. - Вмешался я: - На полу просторнее и падать некуда.

- Ты бы, Антон, чем шутить - сбегал бы, да мотоцикл во двор загнал.

- Извини, дорогой… Бегать мне сейчас - ну совершенно не с руки… Точнее - не с ноги.

- Это почему же? - странно, что Люк не заметил, что я хромаю.

- Дядя - пиф-паф, ножка - бо-бо! - жизнерадостно, на сколько смог, пояснил я. - Так что, товарищ лейтенант, сами за транспортом пи… идите. А еще лучше, если шутки отбросить, если ты сбегаешь и пригонишь мой мотоцикл, а я пока танкиста обихожу.

Немного полюбовавшись на удивленную Сашкину физиономию, я отлепился от лавки и похромал к лежавшему на полу танкисту.

- Ну, блин… Партизан хренов. Ты так бодро под окнами скакал, что я и не заметил…

- Не заметил - это хорошо. Но, за моим байком ты, все-таки, сбегай.

Осмотрев руку танкиста и поняв, что имеет место перелом лучевой и локтевой костей, а также сильный ушиб мягких тканей кисти, я перешел к осмотру головы. (Вас, наверное, удивляет, отчего я так спокойно говорю о ранах, и даже диагнозы какие-никакие ставлю. Все очень просто: в ранней юности, я медучилище закончил и даже два года отработал в операционной. Ну, а если добавить к этому, что руками и ногами я размахиваю вот уже четверть века, то уж в чем-чем, а в ушибах я разбираюсь.)

«Так, вроде ничего страшного - поверхностные рассечения. Выглядит страшно - но совершенно неопасно», - думал я, аккуратно ощупывая голову пациента. Попутно я продолжал «опрос местного населения»:

- Гражданочка, а как давно о… командир у вас?

- Две недели, как его дядька… - всхлип, - Остап - еще один всхлип, - за речкой нашел. Товарищ командир без памяти был. Неделю почти в себя не приходил.

«Странно, рана пустяковая, а без памяти… Может, контузило его? Или сотрясение?»

- А вас, девушка, как зовут?

- Лида?

- Вы комсомолка?

- Да, товарищ… - тут она присмотрелась ко мне повнимательней и осеклась.

Ее можно было понять, встреть я фотографию себя нынешнего неделю назад где-нибудь на просторах Интернета, ни за что не определил бы, кто на картинке изображен! Немецкий мотоциклетный плащ, измазанный грязью и кровью, из-под него выглядываю непонятные пятнистые штаны. Немецкую каску я оставил в мотоцикле, а пилотку потерял во время всех этих скачек, поэтому моя голова была украшена прямо-таки колтуном из мокрых и припорошенных уличной пылью волос. Добавим к этому трехдневную небритость и нездоровый блеск глаз - и образ «грозы пионерских лагерей» готов.

- Старший лейтенант… - успокаиваю я Лиду.

- А… Каких войск? - не успокаивается комсомолка.

- Третьей имени взятия Берлина партизанской бригады!

«Ну, вот что ты, дорогой, несешь, а?» - говорит мой внутренний голос, а я, отбив наступление любознательной студентки продолжаю игру в вопросы и ответы. (Вы спросите, а как я догадался, что она - студентка? «Элементарно, Ватсон!» Она же сама сказала, что уже не первый год приезжает к дядьке на каникулы, а барышня - далеко не школьница, лет двадцать на вид.)

- А как лечили командира?

- Дядька Остап руку ему в лубки положил, да эти мрази… - снова кивок в сторону покойника, - их сорвали. Из рожка отваром куриным кормили. Что мы еще сделать то могли?

- Все правильно вы делали, Лида. Не волнуйтесь. Зельц, воды принеси - умоем лейтенанта. А потом на двор сходи - лубки найти надо.

В процессе умывания танкист очнулся. Разлепив неподбитый глаз, он уставился на меня, а потом, зашипев что-то грозное, попытался вскочить. «Прям дите малое», - подумал я, прижимая отощавшую тушку танкиста к полу.

- Спокойно лейтенант… Свои здесь, свои…

- Аа… а кто вы? - тяжело дыша, спросил он.

Ну что ему было ответить? Не правду же…

- Разведка мы, партизанская. Сидеть можешь?

- Да.

В этот момент Дымов как раз разыскал и принес лубки.

- Сержант, давай в охранение, а то сидим тут, как не знаю кто. Лида, это чьи это дети? Ваши?

От подобного предположения комсомолка возмущенно вскинулась, но, видимо, осознав, что сейчас не время и не место для кокетства, ответила:

- Это тети Марьяны сыновья, они в гости к нам часто приходят.

- А кто такая тетя Марьяна? Где живет?

- В том конце деревни…

Уф, одной заботой меньше. Как представил, что придется тащить в лес детей, так чуть не расплакался. Ну, куда бы мы их дели.

- Лида, вам придется тоже перебраться к тетке Марьяне.

- Нет, я с вами к партизанам пойду. Я за ранеными ухаживать могу. И нормы БГТО я в группе лучше всех сдала.

- Все это хорошо, но вам придется остаться! Это не обсуждается!

Комсомолка всхлипнула. «Вот, только женской истерики нам не хватало!»