Перейти грань

– Ладно, но вы же видели отчеты, которые он присылает. Не могли бы вы обобщить их?

– Его отчеты довольно бесцветны. В них отсутствуют детали. А скорости отличаются большим разбросом. Так что очень трудно сказать, что происходит.

– Я не понимаю почему. Ведь он вполне владеет словом.

– Я тоже не понимаю.

Стрикланд смотрел на Риггз-Бауэна, ожидая дальнейших слов.

– Я не думаю, что он наслаждается жизнью, – продолжал капитан. – Я не думаю даже, что он получает удовольствие от плавания. Некоторые из них, знаете ли, отправляются туда, чтобы пострадать.

– Я думаю, что он в некотором смысле философ.

Риггз-Бауэн рассмеялся.

– Так считает его жена?

Стрикланд, не отрываясь, смотрел в чашку.

– Она боготворит его, – сообщил он капитану. – Он для нее – свет в окне.

– Счастливчик, – усмехнулся Риггз-Бауэн.

Направляясь к своему автомобилю, Стрикланд чувствовал, что его угнетает ласковая весенняя погода. Он мчался к Энн, переживая приступ отчаяния. Не оставалось никаких сомнений, что никому на свете не было никакого дела до гонки, затеянной Мэтью Хайланом, и до странствующего Оуэна Брауна.

Оставив машину у подножия холма на почтительном расстоянии от дома, он прошелся пешком и вошел через кухню. Она одевалась наверху, в спальне.

– Рон?

– Ты угадала.

Он налил себе виски и прошел в гостиную. На каминной полке стояла фотография Оуэна, только что получившего начальное воинское звание младшего лейтенанта и чуть ли не завернутого в государственный флаг США. «На каком-то этапе, – подумал Стрикланд, – надо будет проделать нечто подобное с флагами и вымпелами».

– Где ты оставил машину? – спросила она сверху.

– В нескольких милях, – ответил он. – А потом я не думаю, что здесь это кого-то интересует.

Он поднялся со своим стаканом наверх. Энн лежала на кровати в джинсах. Рядом валялась сложенная газета. Ему показалось, что она чем-то озабочена и напряжена. Впервые за много дней он стал заикаться в ее присутствии и на какую-то секунду почувствовал ее нетерпение.

– Я… ездил на встречу с Риггз-Бауэном. Думал, что смогу уговорить его сняться в фильме.

– И тебе удалось это?

– Нет.

– Очень плохо, – заметила она.

– Это действительно очень плохо. Ему есть, что сказать, но он изображает из себя надутого индюка.

– Это тебя возмущает?

– Я думаю, что это не к лицу человеку, который не пьет.

В музее «Метрополитен» проходила выставка картин Уинслоу Хомера, и он решил, что им надо посетить ее. Взбегая с ним по ступенькам музея, она на мгновение почувствовала себя школьницей из провинции, выбравшейся на день в город. Ей было забавно узнать, что Стрикланд, оказывается, член «Метрополитен».

В галерею, где были выставлены картины Хомера, он вел ее за руку, и это почему-то вызывало в ней ощущение обреченности. Как только взору открылись морские пейзажи на стенах, она вырвала у него руку.

– Ну и как тебе эта мазня? – спросил Стрикланд. На картинках в первом зале океан бился о берег в Праут-Нэк.

– Что ж, – отозвалась она, – по крайней мере, мне знакомо то, что изображено здесь.

– Только не строй из себя мещанку, пожалуйста.

– Хочешь прочитать мне лекцию?

– Точно. – Стрикланд, взяв ее под руку, подвел к самой большой картине. На ней были изображены четыре женские фигурки, стоящие на скале возле бушующего моря. – Океан свирепствует. Стихия неудержима. Женщины подавлены ее мощью. Конец девятнадцатого века, Эрос и Танатос, Красная Вселенная. Картина передает атмосферу пошатнувшейся нравственности. Ты видишь это?

– Думаю, что да.

Она и вправду сама была вполне способна увидеть то, что, по его словам, выражала картина. Ведь океан был ее старым знакомым.

– Взгляни на женщин, – говорил он. – Они выведены из равновесия и обращены в разные стороны, словно слышат разные голоса.

– Там действительно есть все это?

Он опять стал заикаться.

– К… конечно, есть. Это передается композицией. – Хорошо одетая латиноамериканская пара, стоявшая перед соседней картиной, бросила на них осуждающий взгляд.

– Ты злишься?

Стрикланд в отчаянии рассмеялся.

– Нет конечно.

– Ты прав, – заметила она, рассматривая картину. – Я вижу это.

К тому времени, когда они обошли все шесть залов, океан рябил у них в глазах. Приглушенные цвета в стиле Мане принадлежали миру, который теперь был потерян для нее. Она чувствовала себя закутанной в шаль, как та женщина на первой картине, стоящая в оцепенении у воды.

После осмотра Энн уговорила его зайти в кафетерий и выпить вина. Они сидели на застекленной веранде и слушали, как шумит вода в фонтане. Вид у Стрикланда был недовольный.

– Мне понравились картины, – подчеркнула она. – Я увидела то, что ты хотел, чтобы я увидела. Так в чем дело?

– Я не знаю, – ответил он. – Счастливая творческая судьба раздражает меня.

– В жизни Уинслоу Хомера, очевидно, было очень много несчастия, Рон. Пусть это успокоит тебя.

– Это не помогает, – сказал Стрикланд. – К тому же он прожил долгую и благополучную жизнь. И умер в богатстве и славе. Исполнив все, что задумал. Этого вполне достаточно, чтобы выжать из себя слезы умиления.

– Разве у тебя недостаточно успехов?

– Ах, – отмахнулся Стрикланд.