Перейти грань

– Больше никогда в жизни, – торжественно произнесла Энн. – Я клянусь.

– Забудь об этом, Энни, это позади. Мы начнем сначала.

Вернувшись на кухню, он налил ей еще вина, плеснул немного и себе. Обычно он не пил спиртного.

– Расслабься, Энни, и не печалься. – Он прикоснулся к ее стакану.

У нее хлынули слезы из глаз. Он тронул ее плечо и вдруг понял, что она хочет остаться одна. Он поставил свой стакан и вышел из кухни.

На ночном столике в их спальне лежала смешная открытка серии «Давай дружить», из тех, что продаются в каждом магазине канцелярских товаров. Два маленьких человекоподобных существа катили на драндулете в сторону заката. В центре стояла надпись: «Друзья навсегда!», а ниже рукой Мэгги написано: «Папе, с любовью и извинениями». К открытке прилагалась красная роза. «Несколько отвлеченное послание», – подумал Оуэн.

Он подошел к комнате дочери и постучал в дверь. Звучавшая запись «Мегадет» оборвалась, и дверь открылась.

– Едва ли кто-то еще посылает мне теперь цветы, – он шагнул за порог. – Итак, мы опять друзья?

Мэгги отводила взгляд и больше не пыталась быть дерзким ребенком.

– Да, – прошептала она.

Слегка поддразнивая ее, он пытался заглянуть ей в глаза. Она же по-прежнему избегала смотреть на него и едва сдерживала слезы. Он прижал ее к себе и почувствовал, как она превратилась в каменную статую. «Дочь короля Мидаса, – пришло ему в голову, – только без позолоты».

– В следующем месяце, – он улыбнулся и отпустил ее, – мы сходим в плавание. Как ты смотришь на это?

Она кивнула в полном замешательстве.

– Во всяком случае, мы еще увидимся утром. – Он закрыл дверь, и через секунду у Мэгги снова зазвучала «Мегадет».

В большой спальне он немного посидел перед телевизором. По бесплатному телеканалу показывали документальный фильм о Кубе. Сама по себе Куба представала в нем весьма привлекательной. В идеале она казалась тем местом, где утробный эгоизм не ставился во главу угла. Люди там могли прожить свою жизнь во имя чего-то большего, чем просто их собственная персона. Судя по фильму и бедность и покорность там ценятся так же высоко, как послушание в католическом пансионе.

Он все еще смотрел этот фильм, когда Энн поднялась наверх.

– Разве недостаточно неприятностей? – Она была раздражена. – Неужели в довершение ко всему я должна еще смотреть на Фиделя Кастро?

– А не отправиться ли нам жить на Кубу, Энни? Если наши потери столь невыносимы. Конечно, ты не сможешь играть там на бирже.

– Это не смешно. – Она не приняла шутки. – Я пыталась найти выход из положения, поскольку это моя вина. Не издевайся надо мной, пожалуйста.

– Прости. – Он нажал кнопку дистанционного управления и выключил телевизор. – Я весь день занимался с клиентами и совершенно измочален.

Она присела на край кровати и рассматривала себя в зеркале.

– И что они говорят? Твои клиенты?

Он слабо улыбнулся.

– Мои клиенты купаются в роскоши и могут позволить себе покрасоваться под напором обстоятельств.

– И я тоже могу себе позволить. – Энн продолжала глядеть в зеркало.

– Я говорил тебе, что Базз Уорд уходит в отставку?

– Нет.

– Он собирается стать священником.

– У него получится – Она не удивилась. – Он просто создан для этого.

И в эту ночь Браун не мог уснуть. Рассвет застал его сидящим рядом со своей спящей женой. Книга «К истокам Оксуса» лежала раскрытой у него на коленях, но в голове почему-то крутился тот документальный фильм о Кубе. По улице медленно прокатил автомобиль, оглашая ее включенной на полную мощность заезженной записью.

Фильм ничем не отличался от множества других, раздражавших Брауна своим левым уклоном. Но отраженная в нем мечта об идеальной стране, которая могла бы приютить человека и одновременно наполнить смыслом его существование, увлекала его. Может быть, потому, что собственная страна, похоже, подвела его в этом отношении. Мысль, что такое место может где-то существовать, согревала. Пусть это даже приют врага. Хотя он, конечно же, понимал: на самом деле такого места на земле нет.

«Война никогда не будет начата, потому что враг оказался мнимым, – думал он уже сквозь дрему, – все альтернативы были ложными. И это не так уж плохо».

Но что-то все же было утрачено. Что до него, он устал жить для себя и тех, кто был его продолжением. Такое существование становилось невозможным. Пустым и невозможным. Ему хотелось большего.

Базз Уорд сказал: «Мне нужно немного любви в жизни». «Из Уорда, – подумал Браун, – получится хороший священник. Как из всякого достойного человека, который хочет проникнуть в тайны души. А что же со мной?» Это был как раз тот вопрос, от которого он старался уйти. На мгновение он ощутил себя стоящим у края кромешной тьмы, прислушивающимся к ветру и внимающим безмолвию. Остаться в таком месте у него не хватило бы смелости.