Перейти грань

Он подошел к ней, прикоснулся рукой к ее щеке и отвел назад волосы. Как он и просил, она подстригла их очень коротко. Одежда, в которой она встречала его, белье и ночные рубашки — все она подбирала по его вкусу. Энн наклонила голову и прижалась к его руке.

— Насколько я понимаю, он все еще не выходит на связь?

— Да. Я бы не прочь услышать его голос.

— Так или иначе, они скоро должны отремонтировать эту штуку.

— В Авери-Пойнт говорят, что вряд ли все передатчики будут работать.

— Тогда остается некая таинственность. О Господи, хоть бы он победил! — Стрикланд опустился в плетеное кресло-качалку и, качнувшись несколько раз, встал на ноги. — Чертова компания идет ко дну, а он идет вперед и побеждает.

Ее нетерпеливая улыбка заставила его насторожиться. На мгновение он со всей очевидностью почувствовал, что она ускользает от него. С другими женщинами он никогда не придавал этому большого значения. Обычно он отстраненно и со спокойствием философа наблюдал, как они излечиваются от него, но то было раньше.

— Нам надо снимать, — проговорил он, шагая по гостиной.

— О Боже! — воскликнула она, — меня бросает в дрожь от этого.

— И почему же?

— Ради Бога, чего ты хочешь? Крепкий домашний тыл? Верная жена в ожидании возвращения супруга? Ты что, смеешься? Я не очень разбираюсь в документалистике, но тут наверняка будет что-то не так с достоверностью.

— Хорошая точка зрения, — похвалил Стрикланд. — И, тем не менее, мне нужны еще кадры с этого острова.

Когда дождь прекратился, он вызвал Херси и Джин-Мэри. Они наметили, какими делами должна заняться Энн перед камерой: кое-что купить в бакалее, заглянуть в хозяйственный магазин.

Продавец в хозяйственном магазине, огромный толстяк лет сорока с инфантильным прыщавым лицом, носил клетчатую фланелевую рубаху нараспашку, демонстрируя всем свой огромный живот и майку. Он был не прочь пооткровенничать и поразглагольствовать перед камерой. Когда Энн сделала покупки и вышла, он выразил свое отношение к походу Брауна.

— Меня бы под пистолетом не заставили сесть в их маленькое суденышко.

— А почему? — спросил Стрикланд.

— Ну его к дьяволу, — хмыкнул тот, — это же опасно. А жить так сладко.

Образ толстого, мучнистого продавца, провозглашающего сладость жизни, не выходил у Стрикланда из головы. Со временем эта фраза станет расхожей у кинорежиссеров, и они будут бросать ее друг другу, как в цирке. «Эй, жить так сладко!»

Стрикланд снова и снова прокручивал эпизод, где продавец произносил ее. Херси с Джин-Мэри обменивались непонимающими взглядами у него за спиной. В Нью-Йорке, позже, он несколько раз показывал его Памеле. И каждый раз она то смеялась, то плакала.

Они закончили съемку, и Херси и Джин-Мэри, уложив аппаратуру, отправились погулять. Стрикланд и Энн вернулись в дом. Энн налила себе еще вина.

— Я, наверное, выглядела не совсем трезвой, — предположила она.

— Может быть. Посмотрим.

Этим вечером в постели она говорила об Оуэне.

— Он верит во все эти вещи, в которые люди привыкли верить. Еще задолго до тебя. Задолго до нас.

— В точное бомбометание, — подсказал он, обнимая ее. — Хирургическое искусство. Все эти старые добрые штучки.

«Выпали плохие карты, — думал он. — Роковые карты. Мне никогда не выиграть. Но эта сучка завладела моим мозгом, моей кровью».

— Мужество и доблесть, — сказала она. — Морское благородство.

Ими вдруг овладело жгучее желание. Позднее, надевая ему на шею амулет, она поцеловала его.

— Мой воробышек, — проговорила она заплетающимся языком и вновь заинтересовалась резным изображением на орнаменте. — Он такой маленький. Как можно было вырезать на нем такое изображение, не пользуясь увеличительным стеклом или чем-то вроде того?

— У них было много таинственного. — Черты пленника — микроскопические, но четко изображенные в талантливой и чуть иронической манере, свойственной искусству майя, выражали явную агонию.

— Я бы назвала его «Страдалец». — Энн взяла амулет в руку.

— Хорошее название, — заметил Стрикланд. — А как ты думаешь, кто он?

— Не знаю. Доносчик? Соглядатай? — Во взгляде у нее не было даже тени милосердия, когда она смотрела на крошечную фигурку. — Лжесвидетель?

— Нет, — возразил он. — Свидетельствующий правду.

54

В шестистах ярдах от южного берега таинственного острова эхолот Брауна неожиданно показал глубину сто двадцать футов. Все утро он осторожно продвигался к берегу, гадая, удастся ли ему найти стоянку, где можно было бы бросить якорь. Через несколько секунд прибор снова перестал регистрировать дно. Браун развернул нос против ветра, опустил грот и бросил якорь примерно в девяноста футах от берега. Якорь зарылся в грунт, и он начал медленно дрейфовать по ветру, воображая, что идет над пластом лавы, извергнутым некогда с острова, лежавшего перед ним.