Перейти грань

«14.00 по Гринвичу, 13.00 местного, курс 130, ветер с побережья Африки. Хамсин или харматтан принес тучу насекомых, покрывших „Нону“ и море вокруг нее. Несколько часов уборки».

Кроме этого, в голову ничего больше не приходило. «Может быть, когда-нибудь позднее, — подумал он, — из этого удастся сделать художественный рассказ для журнала». Потом он спохватился, что начисто забыл о камере Стрикланда. И сделал пометку для памяти на закладке в бортовом журнале, чтобы не упускать ее из виду в будущем.

Перед самым заходом солнца ядовитая дымка рассеялась, задул мягкий попутный бриз. Браун с тревогой смотрел, как догорают последние лучи солнца. Второй раз после выхода в море нервы его были на пределе, а уверенность пошатнулась.

Этой ночью его компас опять метался из стороны в сторону. Браун оставался на ногах и ждал, когда над ним пройдет навигационный спутник, чтобы сверить свое местонахождение. При этом он ежечасно контролировал обстановку по индикатору радара. Необдуманно забравшись так далеко на восток при благоприятном ветре, он теперь медленно продвигался в южном направлении и все время норовил уткнуться в экваториальную штилевую полосу в самой широкой ее части. Получив свои спутниковые пеленги, он сел за штурманский пост и провел локсодромию, которая вела его через экватор примерно по двадцатиградусному меридиану. Брауна охватил безотчетный страх, как будто ветер нес его в самый мрачный уголок океана.

Еще четыре часа он сидел в рубке, обвязавшись штормовым леером. Временами ему казалось, что он дома, а его жена и дочь в соседней комнате, но снаружи все кишит насекомыми. Несколько уцелевших тварей все еще трепыхались на вантах в слабом свете топового огня. Рассвет принес свежий ветер и буйство красок. Наступила среда — день, когда ему предстоял выход на связь с домом. «Тут не может быть никаких вопросов, — подумал Браун, — мне есть что рассказать».

Он очень отчетливо представлял голос Энн и ее восклицания, когда он будет рассказывать ей о насекомых. Воспоминание о ее голосе приводило его в возбуждение. Оно, как непонятное сенегальское свечение, не покидало его и доводило до исступления.

Весь день, пока «Нона» призраком скользила по океану, оставляя за собой лишь легкую струю, он ждал, когда наступит время телефонного разговора. Слабые и неуловимые порывы воздуха изредка накатывали ленивые волны. Привалившись к мачте, посреди штилевого безмолвия, он все яснее видел перед собой Энн, ее прелестные формы и линии. Браун испытывал нетерпеливое и тревожное влечение к ней. И ему не хотелось выходить из этого состояния. Он убеждался, что в море самые сильные чувства и самые острые ощущения рождаются в себе самом.

Ему показалось странным, что он так реально ощущает присутствие жены рядом с собой. «Это губительно», — подумал он. Во Вьетнаме он, обуреваемый желанием, провел много одиноких дней, но никогда оно не преследовало его с такой силой и не было таким всепоглощающим. Он подозревал, что за этим кроются слабость и страх. Они пришли с погодой, штилем и малярийным хамсином. Чтобы уйти от этих мыслей, он стал думать, что же скажет Энн.

33

Энн стояла в спальне у камина, когда зазвонил телефон. Она бросилась к аппарату.

— Милый?

— Да, — сказал он, — это я.

Все время ожидания ей хотелось спросить его, может ли он угадать, что на ней надето. Она спросила.

— Можешь?

Последовавшая за этим тишина была слишком долгой и мучительной. Она предположила, что он смущен, и тоже почувствовала себя неловко. «Все вышло как-то глупо», — подумала она.

— Я откопала ту старую черную кожаную юбку, в которой ходила, когда мы были на флоте. Ты помнишь ее?

— Конечно, — сразу ответил он.

— Правда? Она нравилась тебе?

— Да.

— Да? Да — значит, нравилась?

— Ты была в ней умопомрачительной.

— Я и сейчас такая, — проговорила она. — Мне это видно в зеркале.

— Я мало что могу поделать с этим, Энни, отсюда, где нахожусь.

— Где? — спросила она. — Где ты?

— Ну-у, — протянул он, — согласно последнему спутнику на десяти градусах сорока минутах северной широты и двадцати одном градусе шестидесяти минутах западной долготы.

— Что? — переспросила она и сползла на пол, чтобы найти точку на карте. — Что ты там делаешь? Ты же в Сахаре.

— Здесь кругом вода, Энни. Насколько хватает глаз.

— Хорошо. А ты не введен в заблуждение?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Браун.

— Знаешь, был такой известный киносюжет. В фильме с Хамфри Богартом. О том, как он вместо моря оказался в пустыне. И он говорит там, что его дезинформировали.

— Да, — сказал он, — я помню.

— Ты уверен, что знаешь, где находишься? Ты делал привязку по солнцу?

— Да, — ответил он.

— О Боже, — выдохнула она, — как мне хочется оказаться рядом с тобой. Я думаю, что ты впереди всех в своем классе. Ты побеждаешь.

— Дорогая, мы в открытом эфире, — предупредил Браун. — Я не хочу облегчать задачу другим соревнующимся. Мне кажется также, что мы не должны переходить на личные темы.

— Извини, Оуэн.

— Ничего. Но какое-то время у меня был великолепный западный ветер. Я неделю не убирал спинакер. Я не мог упустить такую возможность.