Переизбранное

«Прожила я с вышеназванным Гусевым, отказавшимся поменять религиозное имя-отчество на передовое Владленст Маркэныч, полторы пятилетки, но уже в начале первой досрочно подумывала о разводе, потому что Гусев вредил качеству нашего общего брака. От него всегда пахло ветеринарными животными, но он отказывался ходить в „грязные бани“ даже перед Седьмым ноября и днем смерти Ленина. Гусев издевательски хотел вступить в партию только для того, чтобы его вычистили. В ответ на мои гражданские упреки Гусев неизменно посылал меня при свидетелях… – тут сучка перечисляет фамилии свидетелей: отца, матери, дворника… – неизменно посылал в… для того, чтобы не повторять страшных слов, прибегну к кратким выражениям, посылал в конечный пункт перевариваемой пищи, именуя его то так, то эдак, вплоть до тухлого дупла, а также на мужской орган, принципиально не увеличивающийся в настоящее время из-за наших идейных разногласий. К маме, конечно, посылал, но не к своей, они одного поля ягоды. Неоднократно предлагал поцеловать моего отца в „место, которым он протирает ненужное кресло“. Прилагаю справку о месте работы отца в городском МОПРе… В пору нашей ударной половой жизни, за завтраками и ужинами – обедал Гусев, по его словам, из одной миски с животными, – он развивал идею о том, что люди не имеют морального права ставить опыты на животных. Обзывал академика Павлова гнусной свиньей и считал, что опыты надо делать не с собаками, а со Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Ежовым и остальной сворой, потому что Гусев отказывается их признать не только людьми, но и животными. Однажды, съев яичницу с корейкой, он глубоко вздохнул и утверждал, что „этих полугиен, полускунсов, четвертьгрифов“ спустили к нам на воздушном шаре с другой, воющей и вонючей планеты, а прививок вовремя не сделали… Доказывал, что комсомольскими работниками становятся дети родителей, перенесших сыпной тиф, холеру, травмы мозга, а также зачатые после отравления папы или мамы самогоном и ленинскими идеями. Но это цветочки, товарищи! Гусев с пеной у рта объяснял, что в нас сидит Дьявол и ест на завтрак, обед и ужин нашу совесть, стыд, волю и другие мелкобуржуазные чувства, которые неудобно перечислять в этом закрытом письме…»

Вот выдержки из письменных показаний арестованного покровителя людей и животных Фрола Власыча Гусева. Я сидел в кабинете, перечитывал «Графа Монте-Кристо», а он, расположившись удобно за моим рабочим столом, покуривая и попивая крепкий чай, вдохновенно и бесстрашно строчил свои показания. Изредка он вставал из-за стола, разминался, смотрел в окно на ночную, черную Лубянскую площадь и снова брался за перо.

«Я, Фрол Власыч Гусев, обвиняемый в том, что в различных общественных местах, используя служебное положение ветеринара первого участка Сталинского района г. Москвы имени Воздушного Флота, доказывал несомненное существование в каждом советском человеке и в жителях других стран, сохранивших законные правительства, уважение к традиционным институтам культуры и морали, равно как Бога, так и Дьявола, именуемого в просторечии Сатаной, Чертом, Асмодеем, Нечистым, Лукавым, Шишигой, Отяпой, Хохликом и другими кличками, олицетворяющего собой зло, и могу по существу дела показать следующее.

25 октября (по старому стилю) 1917 года, находясь в служебной командировке и услышав внезапно пушечный выстрел, оказавшийся впоследствии выстрелом крейсера „Авроры“, я понял, что Дьявол есть человеческий разум, лишившийся Бога

. Остановленный офицерским патрулем по причине остолбенелого стояния на Аничковом мосту с улыбкой высшего озарения на устах и сияющим светом во лбу, на вопрос „почему ты, болван, окаменел в такое гибельное время“ я незамедлительно ответил, чувствуя Радость, высший подъем души и одновременно ужас, слабость и мрак:

– Как Царство Божие внутри нас, так внутри нас и пекло Дьявола, господа офицеры. И Дьявол – это наш разум, лишенный Бога.

– Абсолютно правильно! – вежливо и грустно поддержал меня один из офицеров, за что я ему лично по сей день благодарен и прошу привлечь меня по статье № 58 УК РСФСР за участие в офицерском заговоре. Второй офицер был – что вполне объяснимо – груб. Он спросил:

– Где ты раньше был, философ херов? Гегель ебаный!

Не дожидаясь моего ответа, офицеры вытащили пистолеты и бросились с криками бежать по Невскому…

Медленно бредя по набережной Мойки, я явственно ощущал себя драгоценным сосудом и местопребыванием двух изумительных субстанций – Богоподобной, бессмертной и бесконечной субстанции Души (в разночтениях – Духа. Кто читал, не помню) и не менее прекрасной Божественной, но, к сожалению или же к счастью, тленной, не вечной, так сказать, личной – субстанции Разума.