Переизбранное

Артист, явно переигрывая, болтал во время перекура о том, что трагическая проблема противоречия труда и капитала может быть снята превращением труда платного в бесплатный. Труд при этом превратится механически и диалектически в творчество, а капитал, внутренне опустошенный и морально убитый, станет условной бухгалтерской категорией.

– Хватит трепаться, Коля! – говорил я артисту. – Делаем третий дубль. Вредители! По местам! Ленин, к бревну!

Мне моменты съемок эпизодов следствия доставляли громадное удовольствие. Ревели моторы «Лихтвагена», катался по рельсам оператор с кинокамерой, слепили юпитеры, сновали ассистенты, хлопала хлопушка с названием фильма «Ленин и бревно», и брели по нарисованной брусчатке, брели на фоне рисованных задников – пейзажей Кремля – пятеро вредителей, убийц Ленина, с ним самим во главе и с бревном из железного дерева на плечах, с бревном, возвращавшим меня к проклятой мерзкой колодине, на которой казнили вы мое естество, гражданин Гуров!

Тогда я переставал наслаждаться зрелищем такой хитроумной казни убийц родителей и близких и впадал в ярость. Они таскали самшитовое дерево, согнувшись от тяжести, натужно дышали, посматривали на меня, как лошади, печально и обреченно, Ленин крякал, охал и сдавленным голосом подшучивал над коллегами, а я просил делать дубль за дублем, не жалея пленки и электроэнергии. Я режиссировал, и кино было тогда для меня воистину важнейшим из искусств.

Наконец один из ведущих мастеров кинодокументалистики смонтировал материалы, мы озвучили кинопоказания вредителей-убийц, написанные лично мной бессонной ночью, Дунаевский сочинил дивно-выразительную музыку, звукооператоры подложили ее под хриплое дыхание Ленина, под стенания его терзаемой коммунистическим трудом плоти, под тяжкие шаги по брусчатке и возгласы «Раз, два, взяли! Еще-е раз!». Одно дело я мог считать законченным. Но его было маловато. Рискованно было с одним таким делом тащиться на доклад к Сталину. Рискованно. Я должен был его потрясти так, чтобы у вождя не осталось сомнений в предательстве Понятьева.

Не буду рассказывать вам о допросах Гуревича, Ахмедова, Лациса, Горяева и Квасницкого. С ними мне не пришлось долго возиться. Они поняли, что, сказав «а», нужно говорить «а-бэ-вэ, гэ, дэ», и это основной, как я объяснил им, принцип работы ЭН КА ВЭ ДЭ. Для того чтобы аргументация преданности Сталину была более эффектной, я велел им всем составить перечень личных заслуг перед советской властью, проведенных карательных операций и акций по ликвидации всякой контры.

Перечни – в моей папочке. Я не дам вам читать их. Все зверства, бессмысленные разрушения памятников культуры, уничтожение части священнослужителей, дворян, кулаков и крупных коммерсантов вы, конечно, оправдаете высшей целью и пресловутой исторической необходимостью… Поэтому нечего вам читать эти документы…

– Ну, – говорю однажды, – товарищ Понятьев, дело продвигается успешно. Я докладывал Иосифу Виссарионовичу, что скоро мы представим ему доказательства вашей невиновности. Но вот беда! При обыске обнаружено письмо, написанное вами от имени Сталина. Подпись подделана так умело, что графологам пришлось немало потрудиться. При каких обстоятельствах вы вынуждены были воспользоваться именем вождя? – В ответ я услышал то, что мне было прекрасно известно. Понятьев не лгал, не приглаживал фактов, не снимал с себя вины за самосуд над крестьянами и поддельное письмо. Время показало, что он был прав, пойдя на крайние меры. Борьба со старым – не флирт со шлюхой.

– Постараюсь, – говорю, – убедить товарища Сталина, что намерения ваши были благими, а действия необходимыми в той сложной политической ситуации. Но письмецо может обернуться против вас. Вот донос, где вас прямо называют провокатором. Зверским убийством крестьян и уничтожением деревень вы хотели отвратить людей от идей коллективизации в новой общественной жизни на селе. Логично?

– Логично. Легче всего извратить смысл любого поступка. Тот, кто верит мне, тот, кто хочет верить мне, тот увидит мои действия в правильном свете! Чей это донос? Какая грязная блядь написала такое?

– Почерк должен быть вам знаком. Взгляните.

– Елизавета? – вскричал ваш папенька. – Не верю! Этого не может быть! Я требую очную ставку!

– Вот заявление вашей жены. Читайте. Она просит следствие избавить ее от каких-либо встреч с вами, так как вы ей глубоко отвратительны. Читайте. Тут такие интимные подробности вашей жизни, что третий знать их не мог.

Нам пришлось тогда откачивать Понятьева… Не сердце сдало. Сердце у него было каменным. Запор возник в мозгах у вашего папеньки. Очень трудно бывает осознать происходящее бедному человеческому мозгу, несущему прямую и косвенную вину за все непостижимые обороты жизни, которые превращают бывших палачей в казнимых своими жертвами. И совсем хреново, когда орудиями казни и возмездия мы – палачи – выбираем радостно и злобно жену, сына или друга подследственного, подделывая почерки, запугивая, шантажируя и имитируя в различных пикантных ситуациях их голоса. Техники для этого и специалистов у нас полно.