Переизбранное

И только после того, как доктор очень больно ущипнул Гелия за мякоть бедра, а потом, попросив НН приподнять его голову, влил ему в рот дивно теплой водицы, приговаривая: «Ради бога, не подавитесь… это у вас спазмы истерического происхождения… вы, слава богу, кукарекаете, хотя возможна приличная пневмония… откровенно цепляйтесь за жизнь… радуйтесь… у вас ведь жена совершенно прелестная… высоконравственно завидую, то есть искренне за вас рад… держите, девушки, пальто, как москвичи держали в августе многострадальное полотнище российского флага, задристанного ныне, к сожалению, треплом и жульем всех мастей… быстро несем его – и в кровать… до кровати я вам помогу и сбегу к жене… оставлю на всякий случай кое-что… держите всегда наготове шприц, ампулку и нашатырь… ах, милая, перестаньте… какой там гонорар?.. разопьем бутылку, если… нет-нет, никакая больница ему не нужна… больница –

это я, как сказал лечащий врач Людовика Тринадцатого… в больницах наших весь персонал, включая умирающих атеистов и агностиков, будет сегодня вдрабадан: праздник, господа, Россия… какая уж там больница! С Рождеством вас всех Христовым!»

Гелий попытался было встать, засмущавшись своего зависимого положения и не желая утруждать дам, но понял, что нет у его тела сил даже приподняться, а душа… душа…

– Лежи, Геша, не беспокойся… ты у нас тут как в люльке… все будет хорошо… поспи… отвлекись от всего, что было… – все говорила НН и все отвечала на чьи-то поздравления с праздником. Вдруг она вскрикнула, подумав, что… тогда Гелий быстро открыл глаз, дав понять, что он еще не… мы еще… Волнение мешало ему дышать…

50

Он снова отдался тому случайному, но уже знакомому по недавним размышлениям, сладчайшему проникновению в духовную глубину слова, конечный смысл которого, на взгляд поверхностный, вроде бы самоочевиден. В данном случае это было слово «Рождество».

Гелий почувствовал вдруг, что он без каких-либо усилий разума, абсолютно без напряга воли, даже без малейшего сосредоточения души на предмете раздумий – вновь как бы постигает непостижимое.

Это было совсем как тогда в подъезде, когда приоткрылось ему в полубредовых размышлениях о свойствах памяти, что Время уносило и уносит в Потустороннее неисчислимые множества копий того, что вроде бы бесследно сгинуло в Великое Ничто, – копий существований не только Галактик, но цивилизаций, государств и буквально каждого из мириадов живых существ, возникавших на Земле и истлевавших в ней и на ней за миллиарды лет ее истории. Так что все эти бесследно вроде бы сгинувшие частности постепенно образуют – в виде собранном и сохраненном – полноту и вечность картины Целого, которая поистине была бы неполной, не сохранись в ней образа вот этой упавшей с неба снежинки, этого звука голоса доктора, этих движений НН, соотнесенных, неприметно для ее взгляда, с этим вот мгновением всей земной жизни…