Переходный возраст

«Господи, они же хотят есть, – подумала она, – они умрут с голоду. Кто их будет кормить? Там написано, что они кормят личинок выделениями

Им нужно дать молочка, нужно купить им детское питание, нужно

Они кормят личинок выделениями своих слюнных желез

принести погремушки, распашонки

иногда они приносят в гнездо кусочки мертвых насекомых

– Рабочие муравьи питаются сами и кормят личинок выделениями своих слюнных желез», – сказала она одними губами.

На следующее утро мать принесла с собой сахар и высыпала его в нору.

* * *

Жители Ясенева давно уже не удивляются, встречая на улице эту несчастную. Все к ней привыкли, все ее знают: она свихнулась от горя после того, как потеряла обоих своих детей.

Женщины, бредущие вдоль леса с колясками, и мужчины, выгуливающие после работы своих терпеливых собак, часто видят ее. Она улыбается. Она относит в лес упаковку сахарного песка или пакетик с пирожными – каждый день.

Каждый день.

Рассказы

Живые

Звонит телефон.

Даже теперь – через две недели после того, как в доме установлен огромный аквариум с раствором – я все еще не могу решиться.

Уже четвертый день подряд мне звонят с фабрики и сообщают: готово.

А я все еще раздумываю. Я не уверена до конца.

Вру. Давно уже все решено, и я, конечно, просто тяну время. Передумать я не могу. И вовсе не потому, что уже заплачены деньги (хотя это большие, очень большие деньги!), а потому, что только ради этого я, кажется, и живу все последние дни. И если сегодня я передумаю, то завтра попросту не смогу найти ни одной внятной причины для того, чтобы встать, одеться, затолкать в себя пищу… ни одной причины для того, чтобы шевелиться.

Так что я говорю в трубку: «Да, я буду сегодня. Где-нибудь около пяти». И иду собираться.

Менеджер по продажам встречает меня в холле. Не встречает – бросается навстречу, словно ошалевший от счастья пес с переполненным мочевым пузырем в предвкушении прогулки. Я с отвращением представляю, как подергивается в его узких черных брюках обрубок купированного в детстве хвоста.

Менеджер протягивает мне руку и улыбается широко, сладко и, я даже начинаю подозревать, – искренне. То есть он, кажется, действительно рад меня видеть.

Оно и понятно. Я для него очень ценный клиент, для менеджера. Я заплатила за заказ столько, что менеджер по продажам вполне может больше не быть менеджером по продажам. Ему хватит моих денег до смерти – даже если он долгожитель.

Я ставлю последнюю подпись и забираю наконец свою коробку. Все время, пока мы оформляли контракт, она лежала на столе, и я старалась на нее не смотреть. Теперь она у меня в руках.

– Вам помочь донести? – спрашивает менеджер.

– Нет, спасибо.

Она легкая. Она очень легкая.

– Она очень легкая, – полувопросительно говорю я.

– Так и должно быть, – предсказуемо комментирует менеджер.

Чувствую себя глупо. Будто спросила у сотрудника крематория, как это такое большое тело поместилось в такой маленький кувшинчик.

Собственно, это мало чем отличается от…

Я все еще сижу в кресле, с коробкой в руках.

– Позвольте предложить вам чашечку кофе? – Менеджер явно не знает, что со мной дальше делать.

– Нет, что вы! – Я вскакиваю.

Еще чего не хватало.

Я ухожу с фабрики и думаю, что, скорее всего, больше никогда в жизни не встречу менеджера. И это очень хорошо. Потому что он знает обо мне слишком много. Если бы на протяжении этого месяца я каждый день приходила не на фабрику, а в церковь, священник, исповедующий меня, наверное, узнал бы о моей жизни меньше.

Кроме того, священнику я бы не смотрела в лицо. В молодое, довольное, резиновое лицо.

* * *

Я возвращаюсь домой, ставлю коробку в коридоре, снимаю обувь, иду на кухню. Открываю дверцу холодильника, заглядываю внутрь – не потому, что проголодалась, а так, на автомате. Еды практически нет. С тех пор как… в последнее время я практически ничего не ем: нет аппетита. То есть ем, когда об этом вообще вспоминаю, но очень редко, помалу и какую-то ерунду. Не было такого, чтобы я, скажем, приготовила настоящий обед. Зачем он мне? Зачем он мне одной?

В холодильнике – молоко, сок, пожелтевший кусок сливочного масла в раскуроченной, жирно блестящей фольге, множество консервных банок, засохшие вареные макароны в кастрюле, кокос.

Стараюсь не думать о коробке в коридоре.

Вытаскиваю кокос. Очень долго ищу и наконец нахожу молоток. Кладу кокос на пол, размахиваюсь, бью. Орех откатывается на метр, целый и невредимый. Подхожу и бью снова – тот же результат. Минут десять я гоняюсь за ним по кухне, с молотком в руках. Это хорошие десять минут: я полностью сосредоточена на кокосе и больше не думаю ни о чем. Даже о коробке.