Переходный возраст

В день побега кот наотрез отказался от еды и питья; несколько часов просидел на шкафу, размахивая напряженным, дрожащим хвостом. Потом вдруг громко зашипел, как новогодняя петарда перед взрывом, и решительно ринулся вниз, прямо на Максима, который мирно сидел себе в кресле и смотрел по телевизору мультики. Все произошло в считаные секунды. Продолжая шипеть, Федя – их толстый, всегда такой ласковый, такой ленивый кастрированный Федя – наотмашь ударил мальчика лапой по лицу, оставив у него на лбу четыре глубокие кровоточащие борозды. Потом, пролетев чуть не половину комнаты, одним прыжком вскочил на оконную раму (едва не свалился, но уцепился передними лапами и ловко подтянул грузное, нервно подрагивающее тело), весь подобрался, истерично мяукнул и выпрыгнул наружу через открытую форточку.

Марина выбежала на балкон и свесилась вниз, ожидая увидеть на земле полосатый трупик животного. Однако кот уже преспокойно трусил по тротуару куда-то вглубь дворов, словно полет с восьмого этажа был для него привычной ежедневной разминкой.

Больше Марина никогда его не видела. В тот вечер она немного побродила вокруг дома – совершенно безрезультатно – и вернулась обратно с некоторым облегчением. Что бы она стала делать с таким агрессивным котом, если бы он нашелся, было решительно непонятно. Лечить? Усыплять?

«Наверное, он заболел и ушел умирать», – решила Марина. На следующий день Максиму сделали прививку от бешенства.

Через три недели кот, испуганный и исхудавший, благополучно добрался до их старого дома на Таганской. Еще с месяц он жил на помойке, куда какая-то сердобольная тетушка ежедневно приносила молоко в металлической крышечке и мелко нарезанные сосиски. А когда наступили холода, сердобольная тетушка взяла Федю к себе и назвала его Марусей.

Он умер через десять лет – спокойно, от старости.

Двенадцать

– У вас неблагополучная семья? – спросила Елена Геннадьевна, вежливо прикрывая пухлой ладошкой зевок.

– В каком смысле?

– В смысле – неполная? – задушевным голосом пояснила Елена Геннадьевна и придала своим мутно-голубым коровьим глазам, упиравшимся в бифокальные стекла, еще более вопросительное выражение.

– А при чем тут… – мрачно сказала Марина.

– Ну, я прослеживаю некоторую связь. – Елена Геннадьевна скрестила сметанно-белые, усеянные браслетами и пигментными пятнами руки на груди и явно приготовилась к долгой доверительной беседе. – У вашего мальчика имеют место нарушения психики. Это действительно очень серьезно.

Елена Геннадьевна была школьным психологом.

– Какие нарушения?

– Отсутствие внимания, неспособность сконцентрироваться, нарушения памяти, сонливость… – Елена Геннадьевна сняла очки и принялась остервенело, с громким чавкающим звуком тереть руками глаза. – На уроках мальчик не может сосредоточиться…

Марина молчала.

– У мальчика плохая успеваемость, мальчик… – Елена Геннадьевна на секунду застыла, вдохновенно подыскивая какой-нибудь еще более удачный синоним. – Не проявляет к занятиям интереса.

– Понятно, – сказала Марина.

– Понятно? – изумилась Елена Геннадьевна и перестала выковыривать из глазниц их скользкое содержимое. – А больше вы мне ничего не хотите сказать?

– Что, например?

– Например… то, что у двенадцатилетнего мальчика совершенно нет друзей, вас не удивляет? – Елена Геннадьевна аккуратно вставила очки обратно, в красную лоснящуюся ямку на переносице.

– Максим очень дружит с сестрой – и ему этого вполне достаточно.

– Простите, но я почему-то не вижу между ними большой близости.

– Просто они учатся в параллельных классах – вот вы и не видите. Мне пора, – устало сказала Марина.

– И что, вы совсем не замечали в поведении сына каких-нибудь странностей за последние… э-э… два года? – не сдавалась Елена Геннадьевна.

«Странностей, – грустно подумала Марина, – сколько угодно ”странностей”. Не тебе же о них рассказывать, безмозглая ты лягушка».

– Не замечала. – Марина поднялась.

– И, между прочим, его ужасающая физическая форма. – Школьный психолог вдруг резко привстала и совершила в сторону удаляющейся родительницы странное движение рукой – словно собиралась ухватить ее за подол пальто, но в последний момент передумала. – Это не просто обмен веществ… У человека все взаимосвязано, да! – и психика… и душа…

Марина осторожно прикрыла за собой дверь.

«…И тело – да – и тело – да – и тело», – застучало у нее в голове в такт шагам.

Когда же все это началось? Действительно два года назад? Три?

Чем больше она об этом думала, тем больше ей казалось, что не два и даже не три, а четыре года назад, после той злополучной, растянувшейся на месяц болезни, – уже тогда что-то нарушилось и в душе, и в теле ее сына.