Перекличка

После обеда мы пошли немного поспать, Сесилия — в свою спальню, а я — в детскую. Но в такую жару не заснешь. Мертвая тишина во дворе. Жужжание мух в доме. Дети играли в пристройке, приготовленной для учителя, а потом, похоже, улизнули в сад. Я велел им не выходить со двора, но мне было лень идти за ними, и к тому же я вспомнил наши купания в запруде в такие же знойные дни в Лагенфлее, когда мы сами были детьми. Так и не задремав, испытывая отупляющую сытость от обильного обеда у Сесилии, я погрузился в воспоминания о воскресных послеполуденных часах моего детства. Давние дни возле запруды. Тот день, когда я пытался заставить Эстер снять платье, и ее отказ. Она всегда и во всем противилась мне: даже ее согласие выйти за меня замуж было всего лишь способом досадить мне. Я вспомнил наши вылазки в вельд, в горы. Тот день, когда нас неожиданно настигла гроза и мы с Николасом побежали вперед, оставив их позади, — и наш ужас при мысли, что их с Галантом могло убить молнией, а они в это время преспокойно пережидали грозу в хижине мамы Розы. Думая обо всем этом, я задним числом понимал, что нам всегда, отовсюду угрожали всевозможные опасности, и все же мы прошли через все невредимыми и теперь, спустя много лет, оказались тут, в настоящем времени. В безопасности и покое; вот только в какой-то неведомый миг нашего путешествия мы утратили ощущение увлекательного приключения. Все стало ровным и предсказуемым. Быть может, это и хорошо, а может быть, даже неизбежно. Но, увы, все стало менее значительным, чем могло быть, если бы… Если бы что? Этого я не знал. И все же когда-то, должно быть, существовали какие-то иные возможности. Но какое невероятное событие должно произойти, чтобы к нам вернулось ощущение полноты жизни и ее новизны, чтобы Эстер вновь стала загадочной и желанной? Много лет назад тут были взрослые, папа и мама, и мы, дети, которые в воскресный полдень могли веселиться, не думая ни о чем на свете. А теперь уже мы преждевременно стали взрослыми, а веселящиеся дети были нашими собственными детьми. А пройдет еще несколько лет, и настанет их черед. И так без конца? И без всякой цели?

Я пытался обуздать свои мысли. Воскресные дни для меня всегда тяжелы. От безделья поневоле думаешь обо всем. Всю неделю напролет работаешь без передышки, следишь за тем, что делается вокруг, и это дает тебе ощущение уверенности в жизни. Но в такой день кажется, будто весь мир ускользает от тебя. Ты не ведаешь, что происходит в этой давящей духоте, чувствуешь себя чужаком в своих родных краях, тебя охватывает ужас, которого ты не в силах обуздать, потому что он вне пределов твоего разумения. Человек не властен над духом, чтобы удержать дух[31].

Со двора вдруг донесся громкий смех Абеля. Какое беззаботное веселье! Уже не в первый раз я вынужден был признаться себе, что завидую ему. Как мне хотелось бы быть таким! И я мог бы быть таким, если бы уже в раннем возрасте на меня не пало тяжкое бремя ответственности.

Я припомнил нашу с ним поездку в Кейптаун, спокойные, веселые вечера у костра, когда он играл на скрипке. Вдали от дома у меня словно груз свалился с души, порой я даже подпевал ему, и мы по очереди прикладывались к кувшину с бренди. Но в конце концов именно я должен был решать, когда остановиться, чтобы события не вышли из-под контроля. Я был не вправе свободно, как он, забыться, отдавшись музыке и веселью.

А потом он потерял свою скрипку в Кейптауне. И даже не сумел дать разумного объяснения пропаже. Но догадка вдруг озарила меня: он просто хотел лишить меня того, что, как он знал, мне нравилось — злорадная уловка всех рабов, вечно желающих насолить хозяину. И это навсегда останется преградой между нами. А потом, после того что устроил Голиаф, Абель даже угрожал мне лопатой. Всего одно мгновение, но я никогда не забуду пережитого ужаса. Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю[32]. Что за бредовые мысли будил у меня в голове тот воскресный день! От жары и духоты я совершенно лишился воли. Казалось, этому дню не будет конца.

Николас вернулся домой только перед заходом солнца. Учитель выглядел сущим ублюдком, но его жена оказалась молоденькой худощавой девушкой с миловидным, невинным, хотя и утомленным лицом. Ребенок заплакал. Сесилия позвала рабыню Памелу, чтобы та взяла и покормила его.

Мы сидели в большой комнате, пили кофе и болтали. Старик Дальре сунулся было в дверь, но, заметив меня, извинился и ушел.

— Он становится обузой, — сказал я Николасу. — Подумай, как избавиться от него.

— Отцу это не понравится.

— Отец лежит трупом. Откуда он узнает?

— Узнает.

Я переменил тему, чтобы не затевать ссоры.

— Как идут дела на фермах, через которые ты проезжал?

— Некоторые фермеры еще молотят пшеницу, но большинство уже закончили.

— Ты доволен урожаем?

— Да. Год был засушливый, а урожай оказался одним из Лучших.

— Тебе случайно не попадался человек, искавший пропавшую кобылицу?

— Какую кобылицу?

Я объяснил.