Перекличка

Резкий сладковатый запах бушевого чая — запах одиночества.

Шакалы опять будут выть сегодня всю ночь…

Баренд

Между ними и мной всегда было расстояние. Конечно, я на несколько лет старше, но причина не в этом. Когда я был маленьким, вся ферма принадлежала мне одному, я мог бродить по ней и исследовать ее укромные уголки. И куда бы ни отправился отец, он всегда брал меня с собой, неся на плечах. Тогда мне еще ни с кем не приходилось делить его любовь. По ночам я спал между ними на широкой кровати. Что может быть утешительней и надежней, чем мягкая, набитая пухом перина и их тела, подобно двум большим теплым караваям, защищающие меня с обеих сторон. Но с рождением Николаса все переменилось. Я очень обрадовался, когда папа сказал, что у меня теперь есть брат, но, увидев на руках у мамы это беспомощное, отвратительное существо, я был не просто разочарован — мне показалось, будто меня предали. И все же поначалу я старался с ним подружиться. Таскал к его кроватке все, что, на мой взгляд, могло его заинтересовать или позабавить: ящериц, лягушек, кузнечиков, черепах. Но он лишь начинал орать благим матом, и мама тут же врывалась к нам, чтобы сердито оттаскать меня за уши и выпроводить из комнаты. Как мне было не возненавидеть этого маленького подлеца? Несколько раз, когда поблизости никого не было, я пытался приглушить его вопли подушкой, но кто-нибудь непременно поспевал ему на помощь. А потом они с Галантом целыми днями лежали рядышком на кароссе, расстеленной возле дома, и мама Роза кормила их обоих, дав каждому по груди. Те двое всегда были вместе, а я — всегда один. Глубокая горечь осела у меня в душе.

Когда они немного подросли, они ни на минуту не оставляли меня в покое: куда бы я ни пошел, они тащились следом, хныча и изводя меня бесконечными и бессмысленными просьбами, лишая одиночества, ставшего единственным моим утешением. Я пытался отделаться от них: заманивал в заросли терновника, карабкался по крутым тропам, где ничего не стоило расшибиться и расцарапаться в кровь (один из них все же сломал руку), сталкивал их в воду или подстрекал залезать на деревья, с которых они могли свалиться, — их ничто не устрашало. Конечно, временами я и сам был не прочь развлечься вместе с ними — купаться в запруде, кататься верхом на бычках, гоняться за бабуинами, охотиться на зайцев, дикобразов или оленей, — а при случае они помогали и в работе. Но когда мне хотелось побыть одному, их назойливость была просто невыносима. Не раз я был готов придушить их обоих.

Я — старший, и потому именно мне доставалось за любые наши шалости — папа был скор на расправу. И опять же потому, что я старший, мне приходилось работать наравне с другими мужчинами, пока те двое резвились неподалеку или выполняли какие-нибудь пустячные поручения. Трудясь в поте лица, идя за плугом, сея пшеницу, мотыжа землю, строя каменные стены, я с завистью слышал, как они весело плещутся и визжат в воде. И никуда было не деться от грубоватых наставлений отца:

— Давай-давай, Баренд, поднажми. Когда-нибудь эта ферма будет твоей, и тебе еще многому надо научиться.

Я никогда не чувствовал себя таким свободным, как они. Работе, казалось, не будет конца. А раз мне предстоит стать тут хозяином, я должен доказать, на что способен. И я доказывал это — ни раб, ни наемный работник не могли перегнать меня: я не хуже их орудовал лопатой, плугом, серпом и топором. И радовался, когда отец хвалил меня. Особенно на охоте: ружье всегда было послушным в моих руках, я прирожденный охотник. Но все это не могло заглушить потребности хоть иногда вырваться на свободу, повеселиться или просто побездельничать. Но и в этом мне было отказано. «Давай, Баренд, поднажми. Ты мой первенец. Ты должен служить примером всем остальным».

С Николасом всегда приходилось быть начеку: то он бывал угрюм и замкнут, то изо всех сил старался вкрасться в доверие, чтобы потом за спиной предать и нажаловаться маме и отцу. На Галанта по крайней мере можно было положиться. Он никогда не ябедничал. Эдакий маленький наглец! Уже тогда я замечал, что папа относится к нему слишком уж снисходительно, скорее потешаясь над ним, чем сердясь на него за его проказы. Конечно, отцу нравились бойкость и ловкость Галанта, качества, которыми он гордился и в себе самом, но Галант при его попустительстве все больше отбивался от рук. Раба нужно держать на коротком поводке, иначе хлопот не оберешься. Меня особенно раздражала их близость с Николасом. Это переходило все границы. Приятели, пусть так, но все равно нужно помнить о разделяющем их расстоянии. А они забывали. Я старался, как мог, следить за этим, полагая, что в конечном итоге так будет лучше для Галанта, но они поступали по-своему, а отец на все смотрел сквозь пальцы. Круто перечить отцу я не решался, и мне пришлось смириться.