Перекрестье земных путей

Потянув поводья, парень уныло вперился в Каменный Палец, уставленный в небо несокрушимой твердыней. Подобным должен быть настоящий ботур – решительным и неколебимым… Ну почему, почему он, отпрыск двух славных воинских родов, такой всегда неуверенный?

Сколько матушка сил израсходовала, чтобы вырастить его мстящим воином! И ведь никто не скажет, что Болот не закален и не вынослив. Он, до сих пор не прошедший Посвящения, считается одним из лучших борцов заставы. Драться на кулаках с ним никто не выходит даже в праздничных состязаниях. Не потому, что большой и сильный. Есть в Великом лесу повыше ростом и могучее…

Весну назад на дружеской встрече с воинским кочевьем южных тонготов, пока старшие рассиживались в Двенадцатистолбовой за кумысной беседой, молодежь затеяла кулачные бои. И все не было перевеса у поединщиков – то тонготский сонинг победит, то эленец.

Одному чужому молодцу вовсе не нашлось равного среди молниеносных. Расхаживал меж своими, коренастыми, гора горой, огромный и долгорукий. Устрашающе поигрывал катучими шарами мускулов, хвастливо на всех посматривая. То ли отец его происходил из племени шаялов, что славятся великанским ростом, то ли мать… Ну, то не важно. Да только был, пожалуй, еще и покрупнее шаяльских родичей.

Кучка уязвленных ботуров вытиснула в ристальный круг упирающегося Болота. Кто-то крикнул: «Эй, непосвященного-то куда?» Слушать не стали, раззадоренные. Сонинги одобрительно загомонили: достойный противник человеку-горе!

Верзила оказался на полторы головы выше Болота, но кивнул, оглядев. Подойдет, мол, не бойтесь, не заставлю мальчишку долго страдать.

Почти треть времени варки мяса колошматил сонинг парня. Уже и Модун, выйдя из Двенадцатистолбовой, собралась бойню прекратить. К кругу прорывалась, расталкивая народ. А Болот, ослепленный болью, кровью и потом, не видел вокруг ничего и ни о чем не помнил. Знал только одно: стоять! Собирался избитым в сплошной синяк телом, складывался непокорной тальниковой ветвью, выпрямляясь с хрустом: стоять! Стоять, ты, рохля, именем Меч!

Только когда голова загудела глухим чугуном и плоть перестала ощущать боль, выбеленные беспамятством глаза вдруг ясно узрели мишень, которую Болот привык видеть перед собой на поляне двух кедров. Мишень – черное, издырявленное стрелами сердце… И он достал его кулаком! Бесчувственный к чужим ударам, вбивал в ненавистную цель оба кулака до тех пор, пока она не рухнула под рев толпы. Ошеломленный сонинг сдался, не веря тому, что малец его поборол.

А Болот выстоял. Перенес увесистые шлепки по плечам – так воины с обеих сторон выражали свое восхищение. Вытерпел уважительное, отнюдь не слабое объятие поколоченного сонинга, сумевшего кое-как подняться. Лишь волчком крутанулся после честной матушкиной оплеухи, отпущенной от всей души… Стоять, Меч, стоять!

Крепко досталось младой чади от обоих багалыков. Хорсун совестил: без дозволения устроили чреватый обидами бой! В трусости ботуров обличал. «Что, удальцы, юнца на потраву выкинуть не постыдились? Почему ты, ты или ты – с презрением тыкал железным пальцем – супротив тонготского дружника не вышли? Здоровенным вырос мальчишка, быков на плечах таскает играючи, так и в схватку его? Бесправильной дракой неломанного, Посвящением неиспытанного?! На миг вас оставить нельзя, норовите седины мои позором покрыть!»

Парни вздыхали тяжко, с ноги на ногу переминаясь. На Болота багалык и мельком не глянул…

Чужой коротыш-воевода щелкнул своего незадачливого сонинга в пузо. До лба не то что не дотянулся, а не смог бы и допрыгнуть. Рявкнул столь оглушительно – эхо пугливым зайцем заскакало в горах! Головы воинов враз пригнулись, будто все макушки срезало копьем. А старый тонгот повернулся к Хорсуну, хлопнул его по спине и захохотал. Брови нахмуренного багалыка разгладились – тоже рассмеялся. Кивнули друг другу, чем-то довольные. Может, каким-то соглашением в Двенадцатистолбовой…

К Болоту вернулось сознание. Поздновато, конечно, дошло, что не отлупили бы его, как набитый оленьей шерстью мешок для кулачного изощрения, решись он показать матушкину выучку. А он не сразу насмелился причинить настоящую боль человеку, который не сделал ему ничего плохого. Ведь ристалище было всего лишь игрой. Это здравый рассудок, не стерпев односторонних побоев, разозлился и бросил хозяина. Оставил в мозгу одну цель, не покидающую никогда.

Болот содрогнулся. Не начни ребята восторженно мутузить его по плечам, он бы, безумный, наверное, убил человека.

Вот так кончился первый, покуда невсамделишный бой. Но стычка дала Болоту понять, что, перейдя за грань нерешительности, он теряет управление собой. Сонинги сели на оленей и уехали. Человек-гора, единственный среди них, возвышался на могучей коняге, а ноги все равно едва ль по земле не волоклись. Оглянувшись, дружелюбно помахал рукой на прощание.

Несколько дней Болот валялся дома больной. Слепая Эмчита, ворча, лечила его ссадины и синяки…